С. Б. Климова

МИФ О РАЕ В «МЕТАФИЗИЧЕСКОЕ» ДРАМЕ БАЙРОНА «МАНФРЕД»

Работа представлена кафедрой зарубежной литературы и межкулътурной коммуникации Нижегородского государственного лингвистического университета.

Научный руководитель - доктор филологических наук, профессор 3. И. Кирнозе

Статья рассматривает миф о рае в драме Байрона «Манфред» как трагический вариант романтического мифа. Автор прослеживает способы его создания; затрагивает вопросы его структуры и смысловых расхождений с мифом у других романтиков. Особое внимание уделяется проблеме движения времени и роли в нем иной «точки зрения».

Ключевые слова: миф, архетип, вертикаль «человек - Бог», линейное время, цикличное время, точка зрения.

The article considers the myth of paradise in Byron’s drama «Manfred» as a tragic variant of the Romantic myth. The author touches upon the myth’s structure, the ways of its realisation in the text and the character of time motion. Special attention is paid to the role of another perspective in it.

Key words: myth, archetype, the vertical line «man - God», linear time, cyclic time, perspective.

Творчество Байрона глубоко и созна-тельно мифологично . Одним из важнейших мифов, функционирующих в бай-роновских произведениях, является миф о рае. Впервые у Байрона миф о рае полноценно разворачивается на разных уровнях текста в «метафизической» драме «Манфред» (1816-1817) - «центральном произведении швейцарского периода», «знаменующим собой вершину индивидуалистских бунтарских устремлений поэта» .

Миф о рае имеет древнейшие корни и множество воплощений в разных мифологиях и литературных традициях . Его осмысление в европейском искусстве начала XIX в. стоит в прямой связи с важнейшими особенностями романтической поэтики: недовольство сущим, пафос индивидуальности, контраст. Английские романтики создают новые мифы о рае на основе античного мифа о «золотом веке» и христианского мифа о потерянном Эдеме, рае праведников и эсхатологическом Новом Иерусалиме. Эти мифы перерабатываются в русле романтической веры в «объективную» «теогоническую» истину мифологии и в необходимость художественного мифотворчества как пути к идеалу . В зрелом твор-

честве Блейка, Вордсворта, Кольриджа, Саути, Шелли миф о рае предстает архетипом человеческого сознания, индивидуаль -

но воплощаемым в жизни человека.

Смысловым узлом, связующим миф о рае у английских романтиков с античным и христианским мифами, является вера в достижимость «нового» блаженства. Из христианской традиции романтический миф наследует и сложное линейно-цикличное движение времени от падения к новому обретению. Основную линию преобразования этих традиций в романтическом мифе составляет индивидуальная перспектива. Она определяет сутью мифа духовный путь отдельного человека от старого рая невин-ности через самопознание и слияние с природой к новому, более полноценному блаженству. С ее помощью разные течения линейного и цикличного времени в христианском мифе преобразуются в спиральное движение внутреннего пути человека .

Байрон в драме «Манфред» создает особый, трагический вариант романтического мифа о рае. В русле романтических исканий байроновский миф предстает мифом о внутреннем пути человека, основанном на самопознании. Однако вера в достижимость «нового» блаженства, определяющая

движение в мифе у других английских романтиков, преобразуется у Байрона в глубинное сомнение в возможности обретения счастья. В связи с этим Байрон твердо намечает путь замещения индивидуального спирального движения от счастья через самопознание к новому счастью линейным движением падения.

Драма «Манфред» есть монодрама, изображающая трагическое состояние главного персонажа - романтической титанической личности, мага Манфреда. Сюжет драмы раскрывает трагическое положение героя как следствие самопознания, которое обнаруживает дисгармонию человеческой природы как неизбывную черту личного и общего бытия человечества. Возлюбленная героя Астарта предстает в драме его идеальным alter ego: подчеркивается их сходство, их родственная связь, ее красота и мягкость**. Союз с ней дает возможность герою обнажить, познать свое «сердце». Это самопознание, в романтическом ключе, разбивает его счастье и переносит его «идеал» из сферы действительного в сферу недостижимого. «Not with my hand, but heart, which broke her heart;/ It gazed on mine and withered», - отвечает Манфред на воп-рос о том, как погибла Астарта. После ее гибели, которая происходит еще до начала действия драмы, Манфред не перестает искать Астарту, однако теперь она неземной дух. Путь самопознания героя от блаженства слияния с идеалом-Астартой к обнаружению своей греховности, к гибели возлюбленной и осознанию недостижимости идеала есть путь от «иллюзорного» счастья к падению, к несчастью. Именно он является смысловым стержнем байроновского мифа о потерянном рае.

Действительно, основу авторского мифа в драме составляет не триединый образ Эдема, рая праведников и Нового Иерусалима, как у других романтиков, но образ потерянного Эдема. Обращение к нему в речи героя в самом начале первого акта становится первым шагом к созданию нового авторского мифа:

Sorrow is knowledge: they who know the most

Must mourn the deepest over the fatal truth,

The Tree of Knowledge is not that of Life.

Библейский образ получает здесь романтическое осмысление. Особым значением наделяются оппозиции «знание - жизнь» и «знание - счастье». Рай предстает неизбежно содержащим в себе «зерна» несчастья. Через образы древа жизни и древа познания в образ рая входят мотивы греха, падения, изгнания, скорби. Синтаксическая структура предложения предполагает частичное совпадение общечеловеческой и индивидуальной перспектив. Первая часть сложного предложения предстает выражением общечеловеческой истины: «Скорбь -знание». Вторая часть выделяет «избранных» людей, романтически отмеченных глубиной и полнотой знаний. Их сознание представляется наиболее полноценным носителем истины: «Те, кто знает больше других, должен больше других скорбеть...» и т. д. Глаголы в форме настоящего времени подчеркивают перенос образа Эдема из мифического теогонического прошлого в настоящее индивидуального сознания.

Образ потерянного Эдема - исходная точка движения сюжета драмы - поддерживается в драме образом «звезды», потерявшей свой путь («The hour arrived - and it became/ A wandering mass of shapeless flame.») и противопоставлением прекрасных (beautiful, glorious) образов природы дисгармоничному (half dust, half deity, a degradation, a conflict) образу человека. К этому ряду подсоединяется апокалипсический образ «белого коня», который ассоциируется в тексте с общим трагизмом человеческого бытия, образы «скорби и страданий» человечества в истории, образ «греховных душ, которые не смогут возвратиться никогда». Из этих и других подобных образов в драме вырастают контрастные мотивы «хаоса» и «гармонии», соответствующие человеческому и природному бытию. На синтаксическом уровне они поддерживаются сложносочиненными предложения-

ми с союзами «but» и «yet», на морфологическом - словообразовательными аффиксами «de-», «-less», «-ful».

Существование в падении есть способ бытия героя в драме. Осознавший свою дисгармонию, он последовательно отвергает все другие возможные способы достижения счастья - знания, в том числе мистические, власть, здоровье, просвещенческую миссию, общение с природой. «Патриархальная» счастливая жизнь Охотника, соответственно, есть в драме не что иное, как иллюзия непробужденного сознания (не случайны эпитеты «innocent» и «guiltless» в его характеристике Манфредом). Другая форма иллюзий относительно возможности счастья для человека - образ «золотого века». Развенчивая его (и тем самым традиционные, в том числе и романтические, представления о нем), в монологах Манфреда Байрон ставит рядом «прекрасных гигантов» и «павших» прародителей человечества, «великий» древний Рим и «кровавую арену гладиаторов». Очевидно, этот ряд «патриархальных» образов соотносим с образом Эдема: в их перспективе Эдем вырисовывается как романтически-психо-логический архетип невинного состояния человечества. Невинность эта связана у Байрона не с праведностью, но с незнанием (ignorance - одно из «любимых» Байроном слов) и стоит под знаком «минус».

Дисгармоничность человеческой природы определяет линейное протекание индивидуального времени в байроновском мифе о рае от блаженного состояния к падению, несчастью. Из него, однако, выпадает цикличная, эпическая замкнутость патриархально-иллюзорного рая «простого человека » (Охотника). На это линейное движение накладывается цикличное движение человечества в целом, связанное с постоянным повторением пути от счастья к несчастью.

В то же время возможность обретения истинного нового «блаженства» не полностью исчезает из байроновского мифа о рае, но остается в нем «на краю». Такая возмож-

ность появляется как следствие неявного сохранения Байроном традиционной вертикали «человек - Бог». Бог в драме «Манфред» - недостижимый, непознаваемый (неявленный) Создатель***. Он не самопрояв-лен, но бытийствует через своих «замести-телей»: духов и Аримана. Реальность его существования для героя, однако, несомненна: в акте III, сцене 2, Манфред обращает к солнцу такие слова: «Thou Material God!/ And representative of the Unknown.». В акте II, сцене 4, он же говорит в ответ духу, имея в виду Аримана: «Bid him bow down to that which is above him,/ The overruling Infinite - the Maker.» To, что в этой вертикали (в «Каине» и «Небе и Земле» так же, как в «Манфреде») нет места Христу, свидетельствует, в частности, об оторванности человека от Бога, о Его не-явленности в мире.

Очевидно, что эта вертикаль в мифе о рае у Байрона играет важнейшую роль об -наружения иной «точки зрения». Полупро-явленное ее существование не позволяет пересмотреть полностью главенствующую

человеческую «точку зрения» , однако

оно позволяет взять ее под сомнение. Человек может оказаться не прав - в том числе в своем суждении о неизбывной дисгармоничности своей природы, и это дает надежду на «спиральное» движение человека и человечества. Именно так прочитывает -ся конец драмы: умирающий Манфред «чувствует», что демоны не имеют над ним власти, что он может и должен идти один. Неизвестность направленности этого последнего пути, подчеркиваемая словами «стороннего наблюдателя», Аббата, стоящими в «ударной» позиции, в самом конце драмы, имеет важнейшее значение для осмысления всего произведения.

Байроновский миф о рае, создаваемый в «метафизической» драме «Манфред», таким образом, есть особый, трагический вариант романтического мифа. Так же как миф о рае у других английских романтиков, байроновский миф представляет собой миф о пути самопознания личности. У Байро-

на, однако, движение в мифе не раскручивается вверх по спирали, как у других по-этов-романтиков, но линейно устремляется вниз, от счастья к падению. Это линейное движение осложняется его цикличным повторением в истории человечества в целом. Архетипом этого движения и «ядром» байроновского мифа является романтичес-

ки осмысленный образ библейского Эдема. В то же время неявное присутствие верти -кали «человек - Бог», намекающее на возможность иной «точки зрения», оставляет надежду на обретение «нового» блаженства, «закручивания» спирали и размыкания «дурной» цикличности человеческой истории.

ПРИМЕЧАНИЯ

* Так, например, в «Проспекте» (Prospectus) к несозданному «Отшельнику» (The Recluse) В. Вордсворт осмысляет миф о рае как символический образ бесконечного «каждодневного» движения человеческой души от гармонии к ее потере и вновь к обретению ее на новом витке спирали. Образы библейского рая (paradise) и античного элизиума (Elysian groves) встают здесь рядом как разные проявления «абсолютной мифологии».

** Немаловажными для осмысления образа Астарты являются мифологические корни ее имени: во многих древних мифологиях Астарта - имя главной богини, царицы неба. В античную эпоху Астарта считалась богиней Луны; однако ее отождествляли не только с Селеной, но и с Артемидой и Афродитой.

*** С этой точки зрения закономерным является факт прямого обращения поэта к Ветхому Завету в лирическом цикле «Еврейские мелодии». Необходимо учитывать воздействие просвещенческих, деистических и скептических, идей, а также кальвинизма на Байрона. Показателен следующий пример: в 1811 г. в переписке с Фрэнсисом Ходгсоном Байрон говорит о Создателе словами Вольтера: «Великая Первопричина, понятная менее всего» .

**** В этом отношении важно то, что в английском тексте имя героя - Манфред - своими первыми тремя буквами (man) совпадает со словом «человек» и именно этими тремя буквами обозначается в основном тексте.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Abrams М. Н. Natural Supernaturalism. Tradition and Revolution in Romantic Literature. Norton, New York, 1973. 550 p.

2. Blackstone B. Byron: a Survey. Longman, London, 1975. 371 p.

3. Lord Byron. Complete Poetical Works, in 3 vols. George Routledge and Sons, London, 1859.

4. Byron G. G. Byron’s letters and journals, in 13 vols. John Murray, London, 1973-1994.

5. Gleckner R. F. Byron and the Ruins of Paradise. Johns Hopkins Press, Baltimore, 1967. 365 p.

6. Аверинцев С. С. Рай // Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. М.: Советская энциклопе-

дия, 1992. 720 с.

7. Бондарко Н. А. Сад, рай, текст: аллегория сада в немецкой религиозной литературе позднего Средневековья // Образ рая: от мифа к утопии. Серия «Simposium». Вып. 31. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. 256 c.

8. Елистратова А. А. Байрон. М.: Изд-во АН СССР, 1956. 264 с.

9. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1976. 407 с.

10. Милюгина Е. Г. Идея абсолютной и относительной мифологии в романтическом мифотвор-честве // Смыслы мифа: мифология в истории и культуре. Серия «Мыслители». Вып. 8. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001. 300 с.

11. Шеллинг Ф. В. Й. Введение в философию мифологии.// Шеллинг Ф. В. И. Сочинения: В 2 т. М.: Мысль, 1989. Т. 2. 636 с.

12. Элиаде М. Космос и история: Избранные работы. М.: Прогресс, 1987. 312 с.

Анализ произведения «Манфред»

Ставшая дебютом Байрона-драматурга философская трагедия «Манфред», пожалуй, наиболее глубокое и значимое (наряду с мистерией «Каин», 1821) из произведений поэта в диалогическом жанре, не без оснований считается апофеозом байроновского пессимизма. Болезненно переживаемый писателем разлад с британским обществом, в конечном счёте побудивший его к добровольному изгнанию, неотвратимо углублявшийся кризис в личных отношениях, в котором он сам порою склонен был усматривать нечто фатально предопределённое, -- все это наложило неизгладимый отпечаток «мировой скорби» на драматическую поэму (скептически относившийся к достижениям современного ему английского театра, Байрон не раз подчёркивал, что писал её для чтения), в которой наиболее зоркие из современников -- не исключая и самого великого немца -- усмотрели романтический аналог гётевского «Фауста».

Никогда ещё непредсказуемый автор «Чайльд Гарольда», «Гяура» и «Еврейских мелодий» не был столь мрачно-величествен, так «космичен» в своём презрении к обывательскому уделу большинства, и в то же время так беспощаден к немногим избранным, чья неукротимость духа и вечное искательство обрекали их на пожизненное одиночество; никогда ещё его образы так не походили своей отчуждённой масштабностью на заоблачные выси и недоступные хребты Бернских Альп, на фоне которых создавался «Манфред» и на фоне которых разворачивается его действие. Точнее, финал необычайно широко набросанного конфликта, ибо в драматической поэме, охватывающей, по существу, последние сутки существования главного героя (хронологически оно «зависает» где-то между XV и XVIII столетиями), важнее, чем где-либо ещё у Байрона, роль предыстории и подтекста. Для автора -- а, следовательно, и для его аудитории -- монументальная фигура Манфреда, его томление духа и несгибаемое богоборчество, его отчаянная гордыня и столь же неисцелимая душевная боль явились логическим итогом целой галереи судеб романтических бунтарей, вызванных к жизни пылкой фантазией поэта.

Поэма открывается, как и гётевский «Фауст», подведением предварительных -- и неутешительных -- итогов долгой и бурно прожитой жизни, только не перед лицом надвигающейся кончины, а перед лицом беспросветно унылого, не освящённого высокой целью и бесконечно одинокого существования.

Науки, философию, все тайны

Чудесного и всю земную мудрость --

Я всё познал, и всё постиг мой разум:

Что пользы в том?

Так размышляет разуверившийся в ценностях интеллекта анахорет-чернокнижник, пугающий слуг и простолюдинов своим нелюдимым образом жизни. Единственное, чего ещё жаждет уставший искать и разочаровываться гордый феодал и наделённый таинственным знанием запредельного отшельник, -- это конца, забвения. Отчаявшись обрести его, он вызывает духов разных стихий: эфира, гор, морей, земных глубин, ветров и бурь, тьмы и ночи -- и просит подарить ему забвение. «Забвение неведомо бессмертным», -- отвечаетодин из духов; они бессильны. Тогда Манфред просит одного из них,бестелесных, принять тот зримый образ, «какой ему пристойнее». И седьмойдух -- дух Судьбы -- появляется ему в облике прекрасной женщины. Узнавший дорогие черты навек потерянной возлюбленной, Манфред падает без чувств.

Одиноко скитающегося по горным утёсам в окрестностях высочайшей горы Юнгфрау, с которой связано множество зловещих поверий, его встречает охотник за сернами -- встречает в миг, когда Манфред, приговорённый к вечному прозябанию, тщетно пытается покончить самоубийством, бросившись со скалы. Они вступают в беседу; охотник приводит его в свою хижину. Но гость угрюм и неразговорчив, и его собеседник скоро понимает, что недуг Манфреда, его жажда смерти -- отнюдь не физического свойства. Тот не отрицает: «Ты думаешь, что наша жизнь зависит / От времени? Скорей -- от нас самих, / Жизнь для меня -- безмерная пустыня, / Бесплодное и дикое прибрежье, / Где только волны стонут...» поэт байрон манфред каин

Уходя, он уносит с собою источник терзающей его неутолимой муки. Только фее Альп -- одной из сонма «властителей незримых», чей ослепительный образ ему удаётся вызвать заклятием, стоя над водопадом в альпийской долине, может он доверить свою печальную исповедь.

Байрон создает тип героя-эгоиста. Эгоиз Манфреда связан с тем,что он не может найти себе достойного применения.

С юности чуждавшийся людей, он искал утоления в природе, «в борьбе с волнами шумных горных рек / Иль с бешеным прибоем океана»; влекомый духом открытия, он проник в заветные тайны, «что знали только в древности». Во всеоружии эзотерических знаний он сумел проникнуть в секреты невидимых миров и обрёл власть над духами. Но все эти духовные сокровища -- ничто без единственной соратницы, кто разделял его труды и бдения бессонные, -- Астарты, подруги, любимой им и им же погубленной. Мечтая хоть на миг снова свидеться с возлюбленной, он просит фею Альп о помощи.

«Фея. Над мёртвыми бессильна я, но если / Ты поклянёшься мне в повиновеньи...» Но на это Манфред, никогда ни перед кем не склонявший головы, не способен. Фея исчезает. А он -- влекомый дерзновенным замыслом, продолжает свои блуждания по горным высям и заоблачным чертогам, где обитают властители незримого. Страдания Манфреда, его «мировая скорбь» неразрывно связаны с одиночеством, которое он выбрал сам.

Ненадолго мы теряем Манфреда из виду, но зато становимся свидетелями встречи на вершине горы Юнгфрау трёх парок, готовящихся предстать перед царём всех духов Ариманом. Три древние божества, управляющие жизнью смертных, под пером Байрона разительно напоминают трёх ведьм в шекспировском «Макбете»; и в том, что они рассказывают друг другу о собственном промысле, слышатся не слишком типичные для философских произведений Байрона ноты язвительной сатиры. Так, одна из них «...женила дураков, / Восстановляла падшие престолы / И укрепляла близкие к паденью <…> / <…> превращала / В безумцев мудрых, глупых -- в мудрецов, / В оракулов, чтоб люди преклонялись / Пред властью их и чтоб никто из смертных / Не смел решать судьбу своих владык / И толковать спесиво о свободе...» Вместе с появившейся Немезидой, богиней возмездия, они направляются в чертог Аримана, где верховный правитель духов восседает на троне -- огненном шаре.

Хвалы повелителю незримых прерывает неожиданно появляющийся Манфред. Духи призывают его простереться во прахе перед верховным владыкой, но тщетно: Манфред непокорен.

Диссонанс во всеобщее негодование вносит первая из парок, заявляющая, что этот дерзкий смертный не схож ни с кем из своего презренного племени: «Его страданья / Бессмертны, как и наши; знанья, воля / И власть его, поскольку совместимо / Все это с бренным прахом, таковы, / Что прах ему дивится; он стремился / Душою прочь от мира и постигнул / То, что лишь мы, бессмертные, постигли: / Что в знании нет счастья, что наука -- / Обмен одних незнаний на другие». Манфред просит Немезиду вызвать из небытия «в земле непогребенную -- Астарту».

Призрак появляется, но даже всесильному Ариману не дано заставить видение заговорить. И только в ответ на страстный, полубезумный монолог-призыв Манфреда откликается, произнося его имя. А затем добавляет: «Заутра ты покинешь землю». И растворяется в эфире.

Эгоцентризм Манфреда достигает предельной ступени, он считает себя превыше всего в мире, желает полной, абсолютной свободы.

В предзакатный час в старинном замке, где обитает нелюдимый граф-чернокнижник, появляется аббат святого Мориса. Встревоженный ползущими по округе слухами о странных и нечестивых занятиях, которым предаётся хозяин замка, он считает своим долгом призвать его «очиститься от скверны покаяньем / И примириться с церковью и небом». «Слишком поздно», -- слышит он лаконичный ответ. Ему, Манфреду, не место в церковном приходе, как и среди любой толпы:

«Я обуздать себя не мог; кто хочет

Повелевать, тот должен быть рабом;

Кто хочет, чтоб ничтожество признало

Его своим властителем, тот должен

Уметь перед ничтожеством смиряться,

Повсюду проникать и поспевать

И быть ходячей ложью. Я со стадом

Мешаться не хотел, хотя бы мог

Быть вожаком. Лев одинок -- я тоже».

Оборвав разговор, он спешит уединиться, чтобы ещё раз насладиться величественным зрелищем заката солнца -- последнего в его жизни.

А тем временем слуги, робеющие перед странным господином, вспоминают иные дни: когда рядом с неустрашимым искателем истин была Астарта -- «единственное в мире существо, / Которое любил он, что, конечно, / Родством не объяснялось...»

Эгоцентризм Манфреда приносит гибель всем тем, кто его любит. Он погубил любившую его Астарту. С ее смертью последняя связь с миром обрывается.

Между тем Манфред в одиночестве спокойно ждёт рокового мига. Ворвавшийся в комнату аббат ощущает присутствие могущественной нечистой силы. Он пытается заклять духов, но тщетно.

«Дух. <…> Настало время, смертный,

Смирись. Манфред. Я знал и знаю, что настало.

Но не тебе, рабу, отдам я душу.

Прочь от меня! Умру, как жил, -- один».

Гордый дух Манфреда, не склоняющегося перед властью любого авторитета, остаётся несломленным. И, не примиряясь с Богом, как того требует священник, Манфред умирает с радостным чувством избавления от мук сознания.

«Старик! Поверь, смерть вовсе не страшна!» -- бросает он на прощание аббату.

Если финал пьесы Байрона сюжетно действительно напоминает финал гётевского «Фауста», то нельзя не заметить и существенного различия между двумя великими произведениями: за душу Фауста ведут борьбу ангелы и Мефистофель, душу же байроновского богоборца обороняет от сонма незримых сам Манфред («Бессмертный дух сам суд себе творит / За добрые и злые помышленья»).

«Манфред» - сугубо романтическое произведение, тут почти нет действия, все внимание автора сосредоточено на переживаниях его героя, направлено на раскрытие «диалектики его души». Сам Байрон следующим образом говорит о характере своей драмы: «Это - вещь в трех актах, но довольно дикая, метафизическая и непонятная. Почти все действующие лица, кроме двух или трех, - духи земные, воздушные или водяные; действие происходит в Альпах; герой - нечто вроде волшебника... он странствует и вызывает этих духов. Они являются к нему, но он ими не пользуется; наконец, он доходит до самого последнего воплощения злого начала... В третьем действии слуги находят его умирающим в башне, где он изучал свое искусство... Я постарался сделать ее совершенно невозможной для сцены».

Заглавный герой первой байроновской поэтической драмы «Манфред» только еще ищет - чего? По-прежнему непокой, неудовлетворенность характеризуют и исчерпывают его внутреннее состояние, только неудовлетворенность эта стала еще более неизъяснимой. В автокомментариях к «Манфреду» Байрон даже подчеркнул, что причины подобного состояния Манфреда должны остаться непонятными. Но эта «неизъяснимость» в конечном счете объясняется или раскрывается как иссушенность, изжитость души. Манфред, подобно Фаусту, все изведал в жизни, грузом на его совести лежит какое-то страшное преступление. Он глубоко раскаивается, однако ему не дано ни примирения с самим собой, ни забвения, но и духи зла тоже не способны увлечь его за собой. Дух Астарты, женщины, у которой он, по его же словам, «разбил сердце - сердцем», предвещает ему смерть. Но и перед смертью душевные муки Манфреда ничем не облегчаются, смерть всего лишь прекращает эти муки.

Если реакционные романтики с торжествующим ожесточением, нападали навеликие освободительные идеалы XVIII века, уверяя, что опыт французскойреволюции окончательно и бесповоротно скомпрометировал эти идеалы, то Байронс болью душевной думал о том, почему же получилось так. Этот душевный надломбыл одной важнейших основ трагического мировосприятия Байрона. Именнотерзает исстрадавшуюся душу Манфреда. Поэт почти ничего не говорит нам отом, что довело Манфреда до его трагических мучений. Прошлое Манфредапокрыто мраком, и напрасно стали бы мы екать объяснения его душевным мукамтолько в сфере личного опыта героя. Правда, видимо, и его личная жизнь былав чем-то неудачной, но не в этом корень той мрачной безысходности, котораяовладела душой героя. Мы слышим в его устах скептически-трагическую оценкуразума, ибо знание, достигаемое посредством его, по словам Манфреда, лишьумножает человеческие скорби. Чем больше человек знает, тем большеоткрывается перед ним зло, царящее в жизни. Речи Манфреда облечены в высоко поэтическую форму, но это не толькопоэзия, это и философская полемика против просветительской веры в разум. Ноздесь же, в этой же полемике, явственно сказывается и решительное отличиеБайрона от реакционных романтиков. Те просто прокляли разум, как чуму, ипровозгласили принцип мистической непознаваемости жизни, прославляя слепоечувство и утверждая иррационализм. Байрон не пойдет с ними по этому пути.Пусть разум бессилен, пусть вместо успокоения приносит он страдания, ноотказ от разума равносильно отказу от своей человечности. Даже если знаниене облегчает скорбей человека, все же лучше знать, чем слепо верить. Манфреду советуют искать утешение в религии, что предлагали в ту эпохуреакционеры и мракобесы в качестве всеисцеляющего средства от "заразы"рационализма. Но Манфред гордо отвергает религию, и в этом его жесте со всейсилой сказывается протест Байрона против религиозного мракобесия,распространявшегося господствующими классами тогдашней Европы. Манфред усталот жизни, ему надоело влачите жалкое существование в мире, где всеобращается во зло человеку и где сам он невольно оказывается зараженнымвсяческой скверной. В свойственной ему туманной манере Манфред говорит окаких-то своих проступках и грехах, о вине за страдания, причиненные имженщине, которую он любил. Там, где буржуазные исследователи Байрона видятповод для "открытий", касающихся личной жизни Байрона, мы склонны видетьпоэтически-символическое выражение проблемы добра и зла в натуре человекавообще. Манфреда удручает именно то обстоятельство, что не только окружающиймир, но и сам он как человек оказался далеким от совершенства. Как и другие романтики, Байрон придавал большое значение эмоциональнойстороне человеческой натуры, В своих произведениях он создал яркие образыгероев, наделенных могучими страстями. Но можем ли мы сказать, что Байрон,подобно реакционным романтикам, видит в эмоциях проявление лучшей сторонычеловеческой природы? Для Вордсворта и Кольриджа слепое чувство было болеевысоким проявлением духовных способностей человека, нежели разум. О Байронемы этого не можем сказать. Правда, мы видим, как радуется он проявлениям техстрастей человека, в которых выражается его врожденное стремление к свободе.Такую страсть Байрон готов расцветить всеми красками своей богатойромантической палитры. Но не трудно заметить, что страсть у Байрона ведет нетолько к благу. Есть в ней нечто разрушительное. Страстные герои Байронасеют гибель и смерть вокруг себя, но, пожалуй, самое тяжелое для них - этото, что их страсти оказываются губительными для них же самих. И разум истрасть для Байрона не являются ни безусловным благом, ни безусловным злом.Его взгляд на природу человека сложнее, чем он был у просветителей XVIIIвека, но для Байрона это не теоретическая проблема, а вопрос о том, какуюпозицию занять по отношению к миру зла, калечащему самую душу человека. Манфреду ответ подсказан его усталостью и отчаянием. Он жаждетзабвения, и самая смерть представляется ему благом. Но это отнюдь неокончательный ответ Байрона. Решение Манфреда есть выражение временногонастроения самого поэта, очень скоро изжитого им. Произведение, в котором наиболее полно передано трагическоемироощущение Байрона, получившее название "мировой скорби", - это "Манфред".Личность мятежная и одинокая, Манфред ищет ответа на вечный вопрос - в чемсмысл бытия. Но не найдя его, приходит к отрицанию жизни. В стремлениипроникнуть в тайны стихий, от которых зависит жизнь на земле, Манфредвызывает духов гор, ветров, земли, морей, воздуха, тьмы и духа своей судьбыи просит их дать ему забвение от терзающих его мыслей. Поэт ставит своегогероя в двойственное положение; он может и повелевать этими духами, то естьстихиями, но он и зависит от них. В этом противоречии Байрон угадываетдиалектическое единство Человека и Природы. Манфреду в поэме противопоставлен простой и добрый человек - охотник засернами, который считает жизнь и труд благом. Для Байрона охотник со своимбесхитростным отношением к жизни - это определенная ступень познания мира:ведь стоит ему, как Манфреду, углубиться в загадки природы, как полученныезнания будут приносить мучения от сознания, что человек не может изменитьмиропорядок. Однако человек все равно будет развивать свой разум, этосущность его. Возникшее противоречие Манфреда Байрон не в силах разрешить, оностановится основой его "мировой скорби". Центральное место в поэме занимает сцена в чертоге Аримана. Ариман -олицетворение Зла в древней восточной мифологии - изображен идолом, предкоторым склоняются исполнители его злой воли. Среди них выделяется богинявозмездия Немезида. Перечисляя свои дела, Немезида говорит о тех событиях,которые имели место в Европе после поражения Наполеона. Это - восстановлениепавших престолов, внушение людям злобы, превращение "в безумцев мудрых,глупых в мудрецов // В оракулов, чтоб люди преклонялись //Пред властью их" ине толковали о свободе - "плоде, для всех запретном". Немезида усиливает разочарование Манфреда: все благородные усилия людейоказываются тщетными, торжествует зло и несправедливость. Только любовьспособна примирить с жизнью. Но загадочная смерть возлюбленной, в чемМанфред винит себя, принесла опустошение его душе, довела его отчаяние ипессимизм до безнадежности. Он просит Аримана вызвать призрак Астарты.Появление призрака возрождает в Манфреде земное чувство любви, создаетиллюзию радости жизни. Однако это длится лишь мгновение. Хотя Манфред и измучен сомнениями, не верит в будущее и ищет забвения,он до самой своей смерти остается гордым и сильным человеком: он несоглашается подчиниться Духам стихий, заявляя им, что он их вызвал к себе,значит, они ему подвластны, а не он им; он не склоняется перед Ариманом;отвергает смирение перед богом, подвергая сомнению существование высшейнеземной силы, карающей человека. Он утверждает, что сам человек ответственза все свои поступки. Предчувствуя приближение смерти, Манфред сожалеет лишьо том, что расстается с солнцем, с природой. В бунтарстве Манфреда Байронпоказал крах просветительских иллюзий и неверие в революционность буржуазии:герой его "хотел усвоить ум других людей и просветить народы", но, "всюдунатыкаясь на разрушенье", кончил тем, что погасил в себе искру Прометея.Таким образом, в своем произведении Байрон романтически отразил настроения ичувства части молодого поколения начала века в период торжества реакции икризиса мысли.

Первый опыт Байрона в драме, "Манфред", был создан им в Швейцарии в

1816-1817 годах. Теме скорбного одиночества мятежной личности посвящена философско-символическая драма «Манфред» (1817). Это поэма о внутреннем мире героя, размышляющего над своей жизнью. Титанический герой изображен на фоне величественной альпийской природы. Ему подвластны духи, и он способен на борьбу с духом зла Ариманом. Но Манфред мучается какой-то роковой тайной и мечтает о покое и полном забвении. Мечты Манфреда не сбываются, и, недовольный жизнью и самим собой, он удаляется от общества в горы, где живет отшельником. Манфред стремится постичь смысл жизни, понять судьбу человечества, но он с презрением относится к людям и замыкается в своем эгоистическом «я». Интеллект и воля Манфреда подчинены его индивидуалистическим страстям. Любовь этой демонической натуры губительна. Манфред- виновник гибели любящей его Астарты. Эгоцентризм героя - причина его одиночества. Противоречие между могуществом интеллекта и невыносимыми страданиями одинокого человека приводит Манфреда к отчаянию и гибели. «Манфред » известен русскому читателю в переводе И.Бунина.

В них Байрон создает ту романтическую личность, которая впоследствии, преимущественно в XIX веке, стала называться "байронической" и нашла полное воплощение в образах Манфреда и Каина. Герои поэм, о которых идет речь, отвергают общество, где царит тирания и деспотизм, провозглашают свободу личности, не подчиняющейся условиям, угнетающим ее. И при всей разности сюжетов личность романтического героя от поэмы к поэме развивается Байроном, обогащается новыми чертами характера, и в то же время в ней углубляется, говоря словами Пушкина, "безнадежный эгоизм". Романтический герой Байрона обладает и большой притягательной силой благодаря своему благородству, гордому и неукротимому характеру, способности страстно и самозабвенно любить, мстить за зло, стать на сторону слабого и беззащитного. Этому герою чужды низменные чувства: продажность, трусость, лживость и коварство. написаны в вольной романтической форме.Поэт почти ничего не говорит нам отом, что довело Манфреда до его трагических мучений. Прошлое Манфреда покрыто мраком, и напрасно стали бы мы екать объяснения его душевным мукам только в сфере личного опыта героя. Правда, видимо, и его личная жизнь была в чем-то неудачной, но не в этом корень той мрачной безысходности, которая овладела душой героя. Мы слышим в его устах скептически-трагическую оценку разума, ибо знание, достигаемое посредством его, по словам Манфреда, лишь умножает человеческие скорби. Чем больше человек знает, тем больше открывается перед ним зло, царящее в жизни. Речи Манфреда облечены в высоко поэтическую форму, но это не только поэзия, это и философская полемика против просветительской веры в разум. Но здесь же, в этой же полемике, явственно сказывается и решительное отличие Байрона от реакционных романтиков. Пусть разум бессилен, пусть вместо успокоения приносит он страдания, но отказ от разума равносильно отказу от своей человечности. Даже если знание не облегчает скорбей человека, все же лучше знать, чем слепо верить. Манфреду советуют искать утешение в религии, что предлагали в ту эпоху реакционеры и мракобесы в качестве всеисцеляющего средства от "заразы" рационализма. Но Манфред гордо отвергает религию, и в этом его жесте со всей силой сказывается протест Байрона против религиозного мракобесия, распространявшегося господствующими классами тогдашней Европы. Манфред устал от жизни, ему надоело влачите жалкое существование в мире, где все обращается во зло человеку и где сам он невольно оказывается зараженным всяческой скверной. В свойственной ему туманной манере Манфред говорит о каких-то своих проступках и грехах, о вине за страдания, причиненные им женщине, которую он любил. Там, где буржуазные исследователи Байрона видят повод для "открытий", касающихся личной жизни Байрона, мы склонны видеть поэтически-символическое выражение проблемы добра и зла в натуре человека вообще. Манфреда удручает именно то обстоятельство, что не только окружающий мир, но и сам он как человек оказался далеким от совершенства.Манфреду ответ подсказан его усталостью и отчаянием. Он жаждет забвения, и самая смерть представляется ему благом. Но это отнюдь не окончательный ответ Байрона. Решение Манфреда есть выражение временного настроения самого поэта, очень скоро изжитого им.

В стремлении проникнуть в тайны стихий, от которых зависит жизнь на земле, Манфред вызывает духов гор, ветров, земли, морей, воздуха, тьмы и духа своей судьбы и просит их дать ему забвение от терзающих его мыслей. Поэт ставит своего героя в двойственное положение; он может и повелевать этими духами, то есть стихиями, но он и зависит от них. В этом противоречии Байрон угадывает диалектическое единство Человека и Природы.

Манфреду в поэме противопоставлен простой и добрый человек - охотник за сернами, который считает жизнь и труд благом. Для Байрона охотник со своим бесхитростным отношением к жизни - это определенная ступень познания мира: ведь стоит ему, как Манфреду, углубиться в загадки природы, как полученные знания будут приносить мучения от сознания, что человек не может изменить миропорядок. Однако человек все равно будет развивать свой разум, это сущность его.

Возникшее противоречие Манфреда Байрон не в силах разрешить, оно становится основой его "мировой скорби".

Центральное место в поэме занимает сцена в чертоге Аримана. Ариман - олицетворение Зла в древней восточной мифологии - изображен идолом, пред которым склоняются исполнители его злой воли. Среди них выделяется богиня возмездия Немезида. Перечисляя свои дела, Немезида говорит о тех событиях, которые имели место в Европе после поражения Наполеона. Это - восстановление павших престолов, внушение людям злобы, превращение "в безумцев мудрых, глупых в мудрецов // В оракулов, чтоб люди преклонялись // Пред властью их" и не толковали о свободе - "плоде, для всех запретном".

Немезида усиливает разочарование Манфреда: все благородные усилия людей оказываются тщетными, торжествует зло и несправедливость. Только любовь способна примирить с жизнью. Но загадочная смерть возлюбленной, в чем Манфред винит себя, принесла опустошение его душе, довела его отчаяние и пессимизм до безнадежности. Он просит Аримана вызвать призрак Астарты. Появление призрака возрождает в Манфреде земное чувство любви, создает иллюзию радости жизни. Однако это длится лишь мгновение.

Хотя Манфред и измучен сомнениями, не верит в будущее и ищет забвения, он до самой своей смерти остается гордым и сильным человеком: он не соглашается подчиниться Духам стихий, заявляя им, что он их вызвал к себе, значит, они ему подвластны, а не он им; он не склоняется перед Ариманом; отвергает смирение перед богом, подвергая сомнению существование высшей неземной силы, карающей человека. Он утверждает, что сам человек ответствен за все свои поступки. Предчувствуя приближение смерти, Манфред сожалеет лишь о том, что расстается с солнцем, с природой. В бунтарстве Манфреда Байрон показал крах просветительских иллюзий и неверие в революционность буржуазии: герой его "хотел усвоить ум других людей и просветить народы", но, "всюду натыкаясь на разрушенье", кончил тем, что погасил в себе искру Прометея. Таким образом, в своем произведении Байрон романтически отразил настроения и чувства части молодого поколения начала века в период торжества реакции и кризиса мысли.

"Манфред" вызвал широкий резонанс во всем мире."Манфред" написан пятистопным белым стихом, характерным для английской классической драматургии. Но однообразие белого стиха перебивается различными включениями: хором духов, лирическими песнями, заклинанием, которые написаны другими поэтическими размерами.

Манфред

МАНФРЕД (англ. Manfred) - герой драматической поэмы Д.Г.Байрона «Манфред» (1817). М. нередко называют романтическим Фаустом, имея в виду признание И.-В.Гете, писавшего о Байроне вскоре после выхода в свет «Манфреда»: «Этот своеобразный талантливый поэт воспринял моего «Фауста» и, в состоянии ипохондрии, извлек из него особенную пищу. Он использовал мотивы моей трагедии, отвечающие его целям, необычайно преобразив каждый из них; и именно поэтому я не могу достаточно надивиться его таланту». Правда, Байрон в ответ на это заявлял, что к моменту написания «Манфреда» он совершенно не был знаком с «Фаустом» Марло, а «Фауста» Гете знал только по пересказу, так как не владел немецким языком. Тем не менее первая сцена «Манфреда» зеркально отражает первую сцену «Фауста»: замок М. в Бернских Альпах, готическая галерея, полночь. М. один, он «ранен истиной суровой, что Древо Знания - не Древо Жизни». М.- титанический дух, осознавший бесплодность не только добра, зла, знания, но и жизни. На утре юных дней он мечтал быть просветителем народов, затем стал чужд людям, презирал их и, дабы противопоставить себя им, овладел тайной бессмертия. Но это не сделало его счастливым, ибо он погубил ту единственную, которую любил, и не в силах воскресить ее. Он просит у духов «забвения того, что в сердце». Но духи бессильны. Ман-фред осужден на одиночество и вечное томление. Он приговорен к жизни. М.- высшее воплощение субъективизма в романтической литературе, портрет внутреннего человека, и прежде всего самого Байрона. К нему применимо замечание Н.Я. Берковского о том, что «персонаж является у романтиков лирическим стихотворением, как бы читающим самое себя». Мотив горестной любви М. к Астарте отражает автобиографическую коллизию: взаимоотношения Байрона с Августой Ли. Призрак Астарты предвещает М. скорую смерть. Аббат пытается спасти душу М., но тот отвергает и божий, и людской суд. Он склонен к самоосуждению и свою единственную вину видит в том, что отказался быть рабом. Духи являются за душою М., но он не признает их власти над собой и умирает со словами: «Сам себя сгубил, и сам я хочу карать!» На близость героев Байрона и Гете указывал I также В.Г.Белинский: «Байронов «Манфред» и Гетев «Фауст» - лирические драмы, поэтические апофеозы распавшейся натуры внутреннего человека, через рефлексию стремящегося к утраченной полноте жизни. Вопросы субъективного, созерцательного духа, I вопросы о тайнах бытия и вечности, о судьбах личного человека и его отношениях к самому себе и общему составляют сущность обоих этих великих произведений». На тему «Манфреда» создали свои произведения композиторы Р.Шуман (1850) и П.И.Чайковский(1898).

Лит.: Ромм А.С. Джордж Ноэл Гордон Байрон, 1788-1827. Л.; М., 1961; Дьяконова Н.Я. Байрон в годы изгнания. Л., 1974; Великий романтик Байрон и мировая литература. М., 1991.

Все характеристики по алфавиту: