В мире Наруто незаметно пролетели два года. Бывшие новички пополнили ряды опытных синоби в ранге тюнин и дзёнин. Главные герои не сидели на месте – каждый стал учеником одного из легендарных Саннин – трех великих ниндзя Конохи. Парень в оранжевом продолжил обучение у мудрого, но эксцентричного Дзирайи, постепенно восходя на новую ступень боевого мастерства. Сакура выдвинулась в помощницы и доверенные лица целительницы Цунадэ – нового вождя Деревни Листвы. Ну а Саскэ, чья гордыня привела к изгнанию из Конохи, вступил во временный союз со зловещим Оротимару, причем каждый считает, что лишь использует другого до поры до времени.
Краткая передышка закончилась, и события в очередной раз понеслись с ураганной быстротой. В Конохе вновь прорастают семена старых раздоров, посеянные первыми Хокагэ. Таинственный лидер Акацуки привел в действие план обретения мирового господства. Неспокойно в Деревне Песка и соседних странах, везде всплывают старые тайны, и ясно, что когда-то придется платить по счетам. Долгожданное продолжение манги вдохнуло новую жизнь в сериал и новую надежду в сердца бесчисленных фанатов!
© Hollow, World Art
Мечник Тацуми, простой парнишка из сельской местности отправляется в Столицу чтобы заработать денег для своей голодающей деревни.
А добравшись туда вскоре узнает, что великая и красивая Столица это лишь видимость. Город погряз в коррупции, жестокости и беззаконии которые идут от премьер министра, что правит страной из-за кулис.
Но как всем известно - "Один в поле не воин" и ничего тут не поделаешь, особенно когда твой враг глава государства или точнее тот, кто им прикрывается.
Найдет ли Тацуми себе единомышленников и сможет-ли что-то изменить? Смотрите и узнаете сами.
Фейри Тейл - знаменитая на весь мир своими безбашенными выходками Гильдия волшебников по найму. Молодая волшебница Люси была уверена, что, став одним из её членов, попала в самую замечательную на свете Гильдию… до тех пор, пока не познакомилась со своими камрадами - взрывным огнедышащим и сметающим всё на своём пути Нацу, летающим говорящим котом Хэппи, эксгибиционистом Греем, занудой-берсерком Эльзой, гламурным и любвеобильным Локи… Вместе им предстоит одолеть немало врагов и пережить множество незабываемых приключений!
18-летний Сора и 11-летняя Сиро – сводные брат и сестра, законченные затворники и игроманы. Когда встретились два одиночества, родился несокрушимый союз «Пустое место», наводящий ужас на всех восточных геймеров. Хотя на публике ребят трясет и корежит не по-детски, в Сети малышка Сиро – гений логики, а Сора – монстр психологии, которого нельзя провести. Увы, достойные противники вскоре кончились, потому Сиро так обрадовалась шахматной партии, где с первых ходов был виден почерк мастера. Выиграв на пределе сил, герои получили интересное предложение – переехать в иной мир, где их таланты поймут и оценят!
А почему бы и нет? В нашем мире Сору и Сиро ничто не держит, а веселым миром Дисборд правят Десять заповедей, суть которых сводится к одному: никакого насилия и жестокости, все разногласия решаются в честной игре. В игровом мире живут 16 рас, из которых человеческая считается самой слабой и бесталантной. Но ведь чудо-ребята уже здесь, в их руках корона Элькии – единственной страны людей, и мы верим, что этим успехи Соры и Сиро не ограничатся. Посланцам Земли надо всего-то объединить все расы Дисборда – и тогда они смогут бросить вызов богу Тету – своему, кстати, старому знакомому. Только, если подумать, стоит ли это делать?
© Hollow, World Art
Фейри Тейл – знаменитая на весь мир своими безбашенными выходками Гильдия волшебников по найму. Молодая волшебница Люси была уверена, что, став одним из её членов, попала в самую замечательную на свете Гильдию… до тех пор, пока не познакомилась со своими камрадами – взрывным огнедышащим и сметающим всё на своём пути Нацу, летающим говорящим котом Хэппи, эксгибиционистом Греем, занудой-берсерком Эльзой, гламурным и любвеобильным Локи… Вместе им предстоит одолеть немало врагов и пережить множество незабываемых приключений!
Студент университета Канеки Кен в результате несчастного случая попадает в больницу, где ему по ошибке пересаживают органы одного из гулей - чудовищ, питающихся человеческой плотью. Теперь он сам становится одним из них, а для людей превращается в изгоя, подлежащего уничтожению. Но сможет ли он стать своим для других гулей? Или теперь в мире для него больше нет места? Это аниме расскажет о судьбе Канеки и том, какое влияние он окажет на будущее Токио, где идет непрерывная война между двумя видами.
Континент что лежит в центре океана Игнола, это большой центральный и еще четыре - Южный, Северный, Восточный и Западный и сами боги приглядывают за ним, а зовется он Энтэ Исла.
И есть имя, что ввергает в Ужас любого на Энтэ Исла - Владыка Тьмы Мао.
Он хозяин потустороннего мира где живут все темные создания.
Он есть воплощение страха и ужаса.
Владыка Тьмы Мао объявил войну роду людскому и сеял смерть и разрушения по всему континенту Энтэ Исла.
Владыке Тьмы служили 4 могущественных генерала.
Адрамелех, Люцифер, Альсиэль и Малакода.
Четверо Генералов демонов возглавили атаку на 4 части континента. Однако, явился герой что выступил против армии преисподней. Герой и его товарищи одолели войска Владыки тьмы на западе, далее Адрамелеха на севере и Малакоду на Юге. Герой возглавил объединенную армию рода людского и пошел приступом на центральный континент где стоял замок Владыки Тьмы...
Ято – бродячий японский бог в образе худощавого синеглазого юноши в спортивном костюме. В синтоизме сила божества определяется числом верующих, а у нашего героя - ни храма, ни жрецов, все пожертвования умещаются в бутылке из-под сакэ. Парень в шейном платке подрабатывает мастером на все руки, малюя объявления на стенах, но дела идут совсем худо. Даже языкастая Маю, много лет работающая синки – Священным оружием Ято – покинула хозяина. А без оружия младший бог не сильнее обычного смертного мага, приходится (вот позор!) от злых духов прятаться. И кому вообще такой небожитель нужен?
Однажды симпатичная старшеклассница Хиёри Ики бросилась под грузовик, чтобы спасти какого-то парня в черном. Кончилось это плохо – девушка не погибла, но обрела способность «выходить» из тела и гулять на «той стороне». Встретив там Ято и узнав виновника своих бед, Хиёри убедила бездомного бога исцелить ее, ибо тот сам признал, что долго жить между мирами никто не может. Вот только, познакомившись поближе, Ики поняла, что у нынешнего Ято не хватает сил, чтобы решить ее проблему. Что ж, надо брать дело в свои руки и лично направить бродягу на путь истинный: сначала подыскать непутевому оружие, потом помочь заработать, а там, глядишь, что и получится. Не зря говорят: чего хочет женщина – хочет Бог!
© Hollow, World Art
В старшей школе искусств университета Суймэй есть множество общежитий, а есть доходный дом «Сакура». Если в общежитиях действуют строгие правила, то в «Сакуре» можно все, недаром ее местное прозвище – «сумасшедший дом». Так как в искусстве гений и сумасшествие всегда где-то рядом, то обитатели «вишневого сада» - талантливые и интересные ребята, слишком уж выбивающиеся из «болота». Взять хотя бы шумную Мисаки, что продает мейджор-студиям собственное аниме, ее друга и сценариста плейбоя Дзина или программиста-затворника Рюносукэ, что общается с миром лишь по Сети и телефону. По сравнению с ними главный герой Сората Канда – простак, попавший в «психушку» всего лишь за… любовь к кошкам!
Поэтому Тихиро-сэнсэй, глава общежития, поручила Сорате, как единственному вменяемому постояльцу, встретить свою двоюродную сестру Масиро, что переводится в их школу из далекой Британии. Хрупкая блондинка показалась Канде настоящим светлым ангелом. Правда, на вечеринке с новыми соседями гостья держалась скованно и говорила мало, но свежеиспеченный поклонник списал все на понятный стресс и усталость с дороги. Только настоящий стресс ждал Сорату утром, когда он пошел будить Масиро. Герой с ужасом понял, что его новая знакомая – великий художник абсолютно не от мира сего, то есть, самостоятельно даже одеться не способна! А коварная Тихиро тут как тут - отныне Канда будет вечно ухаживать за ее сестрой, ведь на кошках парень уже потренировался!
© Hollow, World Art
в XXI мировому сообществу наконец удалось систематизировать искусство магии и поднять его на новый уровень. Способных использовать магию после окончания девяти классов в Японии ныне ждут в школах магии - но только если абитуриенты сдадут экзамен. Квота на поступление в Первую школу (Хатиодзи, Токио) - 200 учеников, сотню лучших зачисляют на первое отделение, остальных - в резерв, на второе, причём учителя положены только первой сотне, "Цветкам". Остальные же, "Сорняки", учатся самостоятельно. При этом в школе постоянно витает атмосфера дискриминации, ведь даже формы у обоих отделений разные.
Сиба Тацуя и Миюки родились с разницей в 11 месяцев, что позволило им учиться на одном году. При поступлении в Первую школу сестра оказывается среди Цветков, а брат - среди Сорняков: несмотря на превосходные теоретические познания, практическая часть даётся ему нелегко.
В общем, нас ждёт учёба посредственного брата и примерной сестры, а также их новых друзей - Тибы Эрики, Сайдзё Леонхарта (можно просто Лео) и Сибаты Мидзуки - в школе магии, квантовая физика, Турнир Девяти Школ и многое другое...
© Sa4ko aka Kiyoso
"Семь Смертных Грехов", некогда великие воины, почитаемые Британцами. Но однажды, их обвиняют в попытке свергнуть монархов и убийстве воина из Святых Рыцарей. В дальнейшем Святые Рыцари устраивают государственный переворот, и захватывают власть в свои руки. А "Семь Смертных Грехов", теперь изгои, разбрелись по всему королевству, кто куда. Принцесса Элизабет, смогла сбежать из замка. Она решает отправиться на поиски Мелиодаса, предводителя семерки Грехов. Теперь вся семерка должна объединиться снова, что бы доказать свою невиновность и отомстить за изгнание.
2021 год. На землю попал неизвестный вирус "Гастрея" который за считанные дни уничтожил почти все человечество. Но это не просто вирус как какая-то Эбола или Чума. Он не убивает человека. Гастрея - разумная зараза, которая перестраивает ДНК превращая носителя в страшного монстра.
Началась война и в итоге прошло 10 лет. Люди нашли способ отгородиться от заразы. Единственное, что не переносит Гастрея, это особый металл - Вараниум. Именно из него люди выстроили огромные монолиты и огородили ими Токио. Казалось, теперь немногие выжившие могут жить за монолитами в мире, но увы, угроза никуда не делась. Гастрея все еще ждет удобного момента чтобы проникнуть в Токио и уничтожить немногочисленные остатки человечества. Надежды нет. Истребление людей лишь вопрос времени. Но у страшного вируса оказался и другой эффект. Есть те, кто уже рождается с этим вирусом в крови. Эти дети, "Проклятые дети" (Исключительно девушки) обладают сверхчеловеческой силой и регенерацией. В их телах распространение вируса идет во много крат медленнее чем в теле обычного человека. Только они могут противостоять порождениям "Гастреи" и больше человечеству рассчитывать не на что. Смогут ли наши герои спасти остатки живых людей и найти лекарство от ужасающего вируса? Смотрите и узнаете сами.
История в «Steins,Gate» разворачивается спустя год после событий «Chaos,Head».
Напряженный сюжет игры частью проходит в реалистично воссозданном районе Акахибара, в знаменитом месте шопинга отаку в Токио. Завязка сюжета такова: группа друзей монтируeт в Акихибаре некое устройство для посылки текстовых сообщений в прошлое. Экспериментами героев игры заинтересовывается таинственная организация под именем СЕРН, которая так же занимается собственными исследованиями в области путешествия по времени. И теперь друзьям приходится приложить гигантские усилия для того чтобы не быть захваченными СЕРН.
© Hollow, World Art
Добавлена серия 23β, которая является альтернативной концовкой и подведению к продолжению в SG0.
Тридцать тысяч игроков из Японии и куда больше со всего мира внезапно оказались заперты в многопользовательской ролевой онлайновой игре «Легенда Древних». С одной стороны, геймеры перенеслись в новый мир физически, иллюзия реальности оказалась почти безупречной. С другой стороны, «попаданцы» сохранили прежние аватары и обретенные навыки, пользовательский интерфейс и систему прокачки, да и смерть в игре вела всего лишь к воскрешению в соборе ближайшего крупного города. Поняв, что великой цели нет, и цену за выход никто не называл, игроки стали сбиваться вместе – одни, чтобы жить и править по закону джунглей, другие – чтобы противостоять беспределу.
Сироэ и Наоцугу, в миру студент и клерк, в игре - хитроумный маг и могучий воин, давно знали друг друга еще по легендарной гильдии «Безумное чаепитие». Увы, те времена ушли навсегда, но и в новой реальности можно встретить старых знакомых и просто хороших ребят, с которыми не будет скучно. А главное – в мире «Легенды» появилось коренное население, считающее пришельцев великими и бессмертными героями. Поневоле захочется стать этаким рыцарем Круглого Стола, побивающим драконов и спасающим девушек. Что ж, девушек кругом хватает, монстров и разбойников тоже, а для отдыха есть города вроде гостеприимной Акибы. Главное – умирать в игре все же не стоит, гораздо правильней жить по-человечески!
© Hollow, World Art
В мире Hunter x Hunter существует класс людей называемых Охотниками, которые, используя психические силы и обученные всевозможным видам борьбы, исследуют дикие уголки в основном цивилизованного мира. Главный герой, юноша по имени Гон (Гун), сын самого великого Охотника. Его отец таинственно исчез много лет назад, и теперь, повзрослев, Гон (Гун) решает пойти по его стопам. По пути он находит несколько компаньонов: Леорио, честолюбивый доктор медицинских наук, чья цель - обогащение. Курапика - единственный выживший из своего клана, чья цель - месть. Киллуа - наследник семьи наемных убийц, чья цель - тренировка. Вместе они добиваются цели и становятся Охотниками, но это только первая ступенька на их долгом пути… А впереди история Киллуа и его семьи, история мести Курапики и конечно же обучение, новые задания и приключения! Сериал был остановлен на мести Курапики…Что же ждет нас дальше спустя столько лет?
Раса гулей существует с незапамятных времен. Ее представители вовсе не против людей, они их даже любят – преимущественно в сыром виде. Любители человечины внешне неотличимы от нас, сильны, быстры и живучи – но их мало, потому гули выработали строгие правила охоты и маскировки, а нарушителей наказывают сами или по-тихому сдают борцам с нечистью. В век науки люди знают про гулей, но как говорится, привыкли. Власти не считают людоедов угрозой, более того, рассматривают их как идеальную основу для создания суперсолдат. Эксперименты идут уже давно…
Главному герою Кэн Канэки предстоит мучительный поиск нового пути, ибо он понял, что люди и гули похожи: просто одни друг друга жрут в прямом смысле, другие – в переносном. Правда жизни жестока, переделать ее нельзя, и силен тот, кто не отворачивается. А дальше уж как-нибудь!
Действие происходит в альтернативной реальности, где давно признано существование демонов; в тихом океане есть даже остров - «Итогамидзима», где демоны являются полноценными гражданами и обладают равными с людьми правами. Однако существуют и люди-маги, которые ведут охоту на них, в частности, на вампиров. Обыкновенный японский школьник по имени Акацуки Кодзё по непонятной причине превратился в «чистокровного вампира», четвёртого по числу. За ним начинает следовать молодая девушка Химэраки Юкина, или «шаман клинка», которая должна следить за Акацуки и убить его в случае, если он выйдет из под контроля.
История повествует о юноше по имени Саитама, который живет в мире, иронично похожем на наш. Ему 25, он лыс и прекрасен, к тому же, силен настолько, что с одного удара аннигилирует все опасности для человечества. Он ищет себя на нелегком жизненном пути, попутно раздавая подзатыльники монстрам и злодеям.
Сейчас вам предстоит сыграть в игру. Что это будет за игра - решит рулетка. Ставкой в игре будет ваша жизнь. После смерти, люди, погибшие одновременно, попадают в Квин Деким, где им предстоит сыграть в игру. Но на самом деле, то, что с ними здесь происходит, это Суд Небесный.
Сколько раз подобное уже случалось: стоит лишь по необходимости коснуться личности какого-нибудь поэта, как это увлекает... И в итоге становишься не сторонним наблюдателем, - горячо заинтересованным исследователем его творческого пути. Не исключение - и Г. Державин: время рассудило так, что поверхностное знакомство с ним перешло в непритворный интерес к его личности.
Чтобы представить себе, что такое его "духовные оды", необходимо, прежде всего, понять, каким образом душевный уклад поэта способствовал их написанию. Этот момент требует отступления: оригинальность его натуры, редкое сочетание его жизнелюбия с прозорливостью (которая, кстати, свойственна не всем поэтам) отводят ему отдельное место среди поэтов екатерининской эпохи. Всегда творчество поэта необходимо рассматривать в контексте его окружения - будь то люди или обстоятельства. Рассмотрим. Державин родился в бедной дворянский семье, рано лишился отца и вскорости осиротел. Службу свою начал простым солдатом и не скоро получил офицерский чин (столь неспешному служебному продвижению "способствовал" его крутой нрав; о себе он говорил, что "горяч и в правде чёрт"). Лишь в зрелые годы, благодаря мастерски написанной "Оде к премудрой Киргиз-Кайсацкой царевне Фелице", где искренность и смелый взгляд на укоренившийся в окружении Екатерины II порядок были главными составляющими, ему удалось привлечь к себе внимание. И сделать впоследствии блестящую карьеру. Екатерина, как женщина умная, не могла не откликнуться на столь темпераментное послание со множеством смелых выпадов в сторону её придворных и бесхитростными похвалами в её адрес. Признание позволило Державину "развернуться" во всю мощь своего дарования. Само понятие "Бог" тесно связано, по его мнению, с понятием "поэзия". Интересно отследить, как он трактует последнее в своём "Разсуждении о лирической поэзии или об оде": "Лирическая поэзия показывается из самых пелён мира... Человек из праха возникший и восхищённый чудесами мироздания, первый глас радости своей, удивления и благодарности должен был произнести лирическим воскликновением... Вот истинный и начальный источник Оды... Она не наука, но огонь, жар, чувство". Чего-чего, а "огня и чувства" в его натуре хватало с избытком. Неудивительно, что автор, так отзывающийся об оде, не мог писать в ином жанре. Ибо: "Ода быстротою, блеском и силою своею, подобно молнии объемля в единый миг вселенную, образует величие Творца". Не мог человек, прочувствовавший единство лоды и Всевышнего, оставаться в рамках представления об оде эпохи классицизма, которые были не тесны остальным поэтам. Он чувствовал, что эти представления закоснели от многолетнего однообразного подхода к ним. Он знал. что Бог - это и человеческое, сам человек со всеми его недостатками и несовершенствами, поэтому так смело начал вводить в оду авторские слова и необычно звучащие народные мотивы. Это его новаторство и предвосхитило появление в будущем романтизма, из которого вышли Пушкин и другие поэты его времени. Переосмысление значимости духовного начала в человеке найдёт продолжение в "Давиде" Грибоедова, "Пророке" Лермонтова и Пушкина.
Хотя Пушкин имел неосторожность легкомысленно отозваться о таланте Державина: "дурной перевод с какого-то чудесного подлинника", он понимал, что его собственные изящность слова и лёгкость стиля не появились бы, не будь такого фундамента, как Державин. Сам Гаврила Романович называл свой язык "забавным русским слогом"; знал бы он, во что выльется эта "забавность" в веке ХIХ! Не отказывая оде в высокости, он добавлял: "...высокость состоит в силе духа, или в истине, обитающей в Боге".
Личность Державина имеет огромное внутреннее обаяние, им наполнено каждое его произведение. Эмоциональны слова Гоголя о Державине: "Недоумевает ум решить, откуда взялся в нём этот гиперболический размах его речи. Остаток ли это нашего сказочного богатырства, которое в виде какого-то тёмного пророчества носится до сих пор над нашею землёю, преобразуя во что-то высшее, нас ожидающее, или же это навеялось на него отдалённым татарским его происхождением... что бы это ни было, но это свойство в Державине изумительно... Дико, громадно всё; но где только помогла ему сила вдохновения, там весь этот громозд служит на то, чтобы неестественною силою оживить предмет, так что кажется, как бы тысячью глаз видит он". Спектр мнений о нём широк, что отмечает его высокую одарённость и незаурядность - такие люди никогда не оставляют современников равнодушными.
Стихами Державин увлёкся рано и долгое время "писал в стол", вернее сказать - "в сундук": во время переезда по долгу службы он вынужден был однажды сжечь сундук со своими бумагами (из-за угрозы не пройти карантин), а их, по-видимому, было немало. Этот поступок - ещё одна иллюстрация широкой державинской натуры. Кто из поэтов осмелится собственноручно уничтожить свои творения?.. Недостаток образования восполнило тесное общение с представителями "львовского кружка" - группой молодых поэтов, художников, композиторов: Н. А. Львовым, М. Н. Муравьёвым, И. И. Хемницером (особенно с ним), В. В. Капнистом, Д. С. Бортнянским, В. Л. Боровиковским. Молодыми дарованиями двигала потребность поиска нового пути в искусстве и литературе. Живой ум Державина не мог не откликнуться на эти поиски; индивидуальность во всём заставляла чувствовать себя неуютно в старой системе жанров, что подвигло его на учёбу. В том, что Державин смог, наконец, подвести итог своему ученичеству и заявить о себе как о поэте, есть большая заслуга Я. Б. Княжнина - издателя "Санкт-Петербургского вестника". Именно в нём в 1779 году была напечатана ода "На смерть князя Мещерского". По сути это были стихи неизвестного поэта, т. к. подписи под ними не было. В них звучал настоящий погребальный звон:
Глагол времён! металла звон!
Твой страшный глас меня смущает;
Зовёт меня, зовёт твой стон,
Зовёт - и к гробу приближает.
Едва увидел я сей свет,
Уже зубами смерть скрежещет,
Как молнией, косою блещет,
И дни мои, как злак, сечёт.
Читателю эта ода была - как напоминание о неминуемости смерти. Но как оно звучало и как было подано; автор сокрушался и негодовал: "Едва увидел я сей свет, / Уже зубами смерть скрежещет..." Обращения к Мещерскому: "Куда, Мещерской, ты сокрылся?" и к Перфильеву: "Сей день иль завтра умереть, / Перфильев, должно нам, конечно", - показывают всю неохватность скорби, которая сопровождает человека в его жизненном пути, когда он теряет друзей и родных. Эту пропасть между живым другом (Перфильев) и мёртвым (Мещерский) и пытается охватить Державин, описывая смерть со всех доступных человеческому восприятию сторон. Потрясение, вызванное внезапной смертью друга - весельчака и хлебосола (который, видимо, по характеру был близок автору) велико, и он пытается хоть как-то примирить бунтующие чувства с действительностью, но получается так, что смерть перекрывает всё:
Скользим мы бездны на краю,
В которую стремглав свалимся;
Приемлем с жизнью смерть свою,
На то, чтоб умереть родимся.
Одна только строка: "На то, чтоб умереть родимся" - способна вызвать смятение и у стойкого человека. Как воздействовала она на людей более уязвимых, можно только догадываться. Картины торжества смерти следуют одна за другой и завораживают своей грандиозной трагичностью. Державин достигает особой выразительности образа смерти тем, что делает её неподвижной: смерть жадна до жизни, до всех её проявлений, но при этом она никуда не торопится, т. к. уверена в своей власти. Неподвижным стоглазым чудовищем она восседает в центре вселенной и из-под прикрытых век наблюдает, ожидая очередной жертвы. Люди, животные, звёзды, планеты - всё это расшибается, налетая на эту преграду. Всё гибнет. лишь она - вечна.
Но! Вчитываясь в строки, проникнутые чувством какого-то нечеловеческого ужаса и внутреннего душевного оцепенения, читатель вдруг ловит себя на том, что в нём исподволь начинают пробуждаться иные ощущения. Он ещё не может обособить их, но с каждым новым прочтением они заявляют о себе всё настойчивее. И в какой-то момент человек понимает, что испытывает... удовольствие. Парадокс, но вскорости возникает ещё более непонятный факт: удовольствие переходит в восторг! Как некое явление, достигнув критической точки, переходит в свою противоположность, так и леденящий ужас на определённом этапе сменяется восторгом. Это явление ещё у Аристотеля было описано как "катарсис" (применительно к античной драме). Трагические события, разыгрывающиеся на сцене, внезапно приводят душу к прояснению, и зритель испытывает от этого необъяснимое мучительное наслаждение. Подобное испытывает и читатель от оды "На смерть..." Это объяснимо и тем, что в какой-то момент душа, обременённая тяжким грузом безысходности и страха, делает бессознательный рывок к первопричине - Богу, и человек "вспоминает", кто он есть на самом деле. Он начинает понимать, что негоже ему пресмыкаться перед безмозглым "стоглазым чудовищем", ведь он - дитя вечного Бога. Вот это осознание и играет определяющую роль: читатель, пройдя, образно говоря, несколько кругов ада, многократно испытывает противоречивые чувства и... очищается. Эта перетряска человеческого существа даёт ему силы... жить дальше! Теперь он знает, что в мире есть сила, способная смело взглянуть в лицо смерти, и сила эта находится в нём самом. Эта сила - человеческий дух. Его величие позволяет человеку бесстрашно охватывать смерть разумом и при этом, бросая ей вызов, окликать её по имени.
Что же тогда по сравнению со смертью "к славе... стремленье", "богатств стяжание", "всех страстей волненье"?.. Державин спрашивает, чтО для человека эти земные притязания, если он способен выдержать противостояние с вечностью? Если бы не было смерти, тогда ничто не волновало бы дух, и человеку оставалось бы только одно - гнаться за славой, богатством, "негами и утехами". Вот где настоящий ужас - человек перестаёт быть человеком. Такой вывод никак не мог оставить Державина равнодушным: возможно, для него, как автора, столь неожиданный итог был откровением. Его современники разглядели эту особенность, и она впоследствии (в ХХ веке) получила идейное обоснование у философов-экзистенциалистов: смерть, по их словам, - единственный факт, перед которым человеку невозможно оставаться в состоянии автоматического существования. Державин не мог знать знаменитую фразу Д. Донна, но нашим современникам она известна: "...смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я один со всем человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит и по тебе".
Не менее интересны обстоятельства написания оды "Властителям и судьям" (1780 г.). Первоначально она называлась "Псалом 81". Вопросы смысла жизни, проявления божественной воли в человеке (будь то царь или последний его раб), места человека в мире - всё это волновало Державина. Эта неуспокоенность прослеживается в его творчестве, начиная с читалагайских од и кончая последней его одой "На тленность". "Властителям и судьям" является переложением 81-го псалма (была напечатана в № 11 "Санкт-Петербургского вестника"). По мысли автора: пороки глубоко чужды человеческой природе, но они присутствуют в людях, и это вызывает у него гнев. Автор трепетно относится к простому человеку; ведь все равны от природы, но кто надоумил людей творить произвол над более слабыми?.. Оригинал выглядит так: "Бог стал в сонме богов; среди богов произнёс суд: доколе вы будете судить неправедно и оказывать лицеприятие нечестивым? Давайте суд бедному и сироте, угнетённому и нищему... Я сказал: вы - боги и сыны Всевышнего - все вы, но вы умрёте, как человеки, и падёте, как всякий из князей. Встань, Боже, суди землю..." Ода - прямое обращение поэта к земным богам, забывшим, для чего они поставлены у власти и наделены правом творить суд. Царь, как ставленник Божий, ещё со времён С. Полоцкого был известен в русской литературе, но только как предмет прославления. У Державина (вот неуёмная душа!) непредсказуемость его натуры снова взяла над ним верх: он сшибает царей с пьедесталов, возводимых столетиями, и смело судит их, напоминая им об обязанностях перед народом (уж о правах они не забывают):
Ваш долг есть: сохранять законы,
На лица сильных не взирать...
......................
Ваш долг: спасать от бед невинных,
Несчастливым подать покров.
Многолетнее пребывание при дворе Екатерины дало Державину массу впечатлений и наблюдений за жизнью придворных. Он ещё помнит своё голодное детство и все мытарства, которые пришлось перенести его семье. Произвол, с которым пришлось ему столкнуться (по причине его неспокойного сердца, раздражавшего алчных и тупых вельмож), каждый раз напоминал ему о себе, когда он видел его проявление по отношению к другим. В этом чётко прослеживается неукоснительное следование Державина закону: предназначение поэта - помнить правду. Авторская трактовка псалма - удачный приём, который, как покажет время, сразил не одну мишень:
Не внемлют! видят - и не знают!
Покрыты мздою очеса.
Державин испытывает отчаяние - он не видит силы на земле, способной противостоять вопиющему беззаконию. Он пророчит "земным богам" незавидную судьбу, взывает к Богу:
И вы подобно так умрёте,
Как ваш последний раб умрёт!
.....................
Воскресни, боже! боже правых!
И их томлению внемли:
Приди, суди, карай лукавых
И будь един царём земли!
Но цензура изъяла оду из книги. В державинском неравнодушии к судьбе народа видны личные причины: неудачное губернаторство в Олонецкой губернии. Ода через пять лет зазвучала жёстче и громче: в Олонецкой земле губернатор Державин столкнулся с произволом наместника - самодура Тутолмина. Невозможность ничего исправить вынудила первого бежать. Державин печатает оду уже с новым названием и уже не делает ссылки на псалом, его не страшит цензура. В 1795 году он собственноручно переплёл книгу с одами и преподнёс её императрице. Надо сделать оговорку: последняя четверть ХVIII века - очень напряжённый период в русской истории (крестьянская война Пугачёва и социальная неустойчивость). Расшатаны устои государства. Напряжение в мире (американская революция и революция во Франции - стране, с которой Россия была в близких отношениях) сыграло немалую роль в перемене взглядов императрицы на "неудобного" Державина. Теперь она видит в нём не бесхитростного певца её государственного гения, но чуть ли не изменника. Державину чудом удалось избежать следствия. Вот как это описал приятель поэта Я. И. Булгаков: "Что ты, братец, пишешь за якобинские стихи?" - "Царь Давид, - сказал Державин, - не был якобинец, следовательно, песни его не могут быть никому противными". Только позже он узнал, что 81-й псалом якобинцы перефразировали и пели на парижских улицах с целью воодушевить восставший против Людовика ХVI народ.
Как человек честный и прямой, Державин недоумевает, отчего "щит Екатерины", под которым он когда-то чувствовал себя неуязвимым, одновременно покрывает и его врагов? Оказывается, Минерва Российская одинаково снисходит и к правым, и к виноватым. С одной стороны, негодование от такой несправедливости не даёт гражданскому чувству Державина молчать, с другой, глубокая уверенность в происках злых чиновников в окружении императрицы толкает его к вручению оды. Сначала поэт благоговел перед ней. Но постепенно он переносит акцент с человека (чьим эталоном долгое время была в его глазах Екатерина) на Бога. Он - единственная опора, которая не обрушится и не похоронит под собой. Этому способствовал жизненный опыт Державина, который от события к событию подталкивал его к переосмыслению жизни. В оде "На тленность" он резюмировал:
Река времён в своём стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
И если что и остаётся
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы.
Написанная накануне смерти Державина, в 1816 году, ода поражает своей безысходностью: в ней нет и намёка на бессмертие, о котором говорил поэт применительно к себе в начале своего пути. Он отказывает в нём даже самому поэтическому дару. Неизбежность конечного поглощения любых человеческих дел бездной времени выявляется в стихотворении не только на смысловом, но и на фонетическом уровне. Строке "Чрез звуки лиры и трубы" с её звонким Р противопоставлена строка, уничтожающая эту звонкость в шипящих: "То веЧности Жерлом поЖрётся..." (в ней есть и Р, но он тревожно звучит рядом с Ж). Звуки лиры и трубы - это музыка, поэзия, посредством которых человек пытается утвердиться на земле. А поглощает их в итоге - жерло вечности, то есть вечная тишина, небытие... По пронзительности и смысловой точности это стихотворение едва ли не превосходит все философские произведения Державина. Восемь строк на грифельной доске - как итог жизни.
Но это - потом. Остаётся ещё один шедевр, мимо которого невозможно пройти современному читателю, мимо которого не смогли пройти и современники Державина. Достаточно сказать, что её необычайная популярность в конце ХVIII - начале ХIХ веков привела к тому, что её перевели на многие европейские языки, а также японский и китайский. Гаврила Романович так обозначил этот факт в своих "Записках": ода, "которая от всех похваляется". Эта ода появилась в результате долгих размышлений. Начал писать её он в 1780 году, закончил - в 1784. Большое влияние на него оказал М. В. Ломоносов, поэтому бог в ней выступает не как бесплотный дух, отчуждённый от природы, но как творческое начало, противостоящее смерти. Церковное представление о трёх сущностях Божества по воле автора переходит в "три лица метафизических, то есть: бесконечное пространство, беспрерывную жизнь в движении вещества и неокончаемое течение времени", которые Бог в себе совмещает. Будучи сыном своей эпохи - эпохи Просвещения, Державин пытается трактовать понятие "Бог" широко, с учётом всех проявлений Божественного промысла на земле. Он замечает "природы чин", то есть гармонию, строгий порядок и определённую закономерность в окружающем мире. Безусловная вера соседствует с попытками доказать Его существование чисто субъективными доводами - стремлением человека к высшему, могущественному, справедливому и благостному творческому началу. Потому что Бог для Державина - это начало начал, всё мироздание, первоисточник всего, это то, что "всё собою наполняет, объемлет, зиждет, сохраняет":
Душа души моей и царь!
К месту упомянуть о тех событиях, которые косвенно повлияли на факт написания оды "Бог". Провидением Державину ещё в младенчестве было предопределено, что он будет писать о Боге. В 1744 году, в пору его младенчества, в небе появилась весьма необычная комета. Известно, что комета во все времена предсказывала кардинальные изменения как в судьбах народов, так и в судьбе отдельного человека. П. И. Бартенев так обозначил её: комета "отличалась длинным хвостом с шестью загнутыми лучами и производила сильное впечатление на народ". Первое слово, которое произнёс малютка Державин, указывая на неё пальчиком, было: "Бог!" Не этим ли объясняется тот невероятный успех, который вызвало появление в печати этой оды?.. Поневоле задумаешься. Не умаляя значение небесного знака, можно сказать, что главной причиной успеха была идея единства Бога и человека, которая отражена в строчках:
Я - связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества.
Переполняющая автора радость от ощущения себя венцом Его творения достигает крещендо в строке:
Я царь - я раб - я червь - я Бог!
Это откровение 1784 года - в противовес откровению "Монарх и узник - снедь червей" 1779 года. Из этого можно понять, что Державин, как и многие поэты до него, ведёт незримый поединок с тленом и небытием. Постичь истину и воплотить её в строчки - процесс нелёгкий, доступный не каждому. Державину это удалось и удалось с блеском! Неоспоримый факт - именно ода "Бог" стала кульминационной точкой его творчества. Она имела свою завершающую стадию. В конце зимы 1784 года, когда ещё стоял санный путь, Державин собрался ехать в Казань, но зачем-то задержался в Петербурге. Потребность писать заявила о себе внезапно и оказалась так велика, что он без объяснений бросает домашних и бежит прочь. Душа настойчиво жаждет уединения, и Державин, невзирая на начавшуюся распутицу, доезжает до Нарвы, где бросает экипаж и слуг возле постоялого двора. Сам запирается в комнатке, принадлежащей хозяйке-немке, и пишет. Писал, делая перерывы лишь на сон и еду. Писал, задавшись единственной целью: как можно полнее изобразить величие Божие. Всматриваясь, как в зеркало, в создаваемую им оду, он зримо видел в ней отражение себя, и всё сильнее становилось щемящее чувство единства с Ним. Всё больше поражался он, отождествляя себя с Богом. Под утро эти чувства усилились, он схватил перо и, зажегщи лампу, написал последнюю строчку. Слёзы текли по его лицу...
Именно Бог водил его пером, именно Божий промысел определил появление его лучшего произведения. Как могло быть иначе?.. Ведь и сам поэт - черта начальна Божества. Ясно прослеживается путь, по которому развивалась державинская мысль - фиксируя вещественное проявление Его в мире:
Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет...
автор приходит к заключению, что:
Тебе числа и меры нет!
Затем появляется человек ("я") и в процессе рассуждения и сравнения, в котором участвуют "сердце" и "руки", возникает итог:
А я перед тобой - ничто.
...................
Ничто! - Но ты во мне сияешь.
...................
Я есмь - конечно, есть и ты!
Это утверждение уже многого стоит: человек не одинок, есть Тот, к кому можно прильнуть душой:
Ты есть - и я уж не ничто!
Через мгновение обрадованная душа устремляется к нему и восклицает:
Твоё созданье я, создатель!
И вопрос смысла жизни решается на глубинном уровне - уровне чувств неожиданно быстро и ясно:
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! - в бессмертие твоё.
Эти три державинские строчки способны произвести революцию в человеческом сознании. Потрясшие современников, они, возможно, найдут отклик в умах будущих поколений и послужат материалом для научного обоснования существования Бога. Нельзя умалять роль поэзии Державина в решении вечных человеческих вопросов: что есть человек и что есть Бог.
Как символ целой эпохи в литературе, как генератор идей для будущихх поколений, как несломленный созидатель, он является образцом человека для каждого из нас. Не быть похожим на Державина-поэта, но быть похожим на Державина-гражданина - вот та этическая планка, к которой следует стремиться. Вся его жизнь может быть оправдана перед лицом вечности его "Признанием":
Не умел я притворяться,
На святого походить,
Важным саном надуваться
И философа брать вид,
Я любил чистосердечье,
Думал нравится лишь им,
Ум и сердце человечье
Были гением моим.
Если я блистал восторгом,
С струн моих огонь летел,
Не собой блистал я - богом;
Вне себя я бога пел...
1807 г.
Он достиг высот на многих поприщах. Преодолел путь от безвестного солдата до министра юстиции, от рядового "бумагомараки" до блистательного поэта. Осознать величину его гения, наверное, трудно. Но вполне по силам - достичь чего-то в жизни, имея его образцом. Он никогда не шёл против Бога в себе, что позволило ему до последних дней оставаться счастливым семьянином, признанным своей эпохой поэтом и общественным деятелем, просто человеком, прожившим свою жизнь не зря.
Ода «Видение мурзы» в редакции 1791 г. посвящена Екатерине, но поэт не воспел в ней «добродетели Фелицы». Через восемь лет Державин счел нужным объясниться по поводу написания «Фелицы». «Фелицу» Державин ценил высоко. Ода была ему дорога и тем, что, отступая от угодной царям традиции похвальной и льстивой оды, он выразил свое личное отношение к монархине, дал оценку ее добродетелям.
Екатерина, как мы видели, своей холодностью во время официального представления подчеркнула, что она дарует ему милость воспевать себя, но не оценивать ее поступки. Для объяснения Державин решил использовать форму беседы мурзы с явившимся ему видением — Фелицей.
В «Видении мурзы» 1791 г. Державин отказался от мысли быть «советодателем» Екатерины, как он об этом писал в прозаическом плане 1783 г., теперь он отстаивает свои принципы написания «Фелицы», свою искренность как решающий критерий создаваемой им новой поэзии, свою независимость. «Лихому свету», толпе вельможных недоброжелателей, самой императрице Державин бросал гордые стихи:
Но пусть им здесь докажет муза,
Что я не из числа льстецов;
Что сердца моего товаров
За деньги я не продаю,
И что не из чужих анбаров
Тебе наряды я крою.
«Видение мурзы» и объясняло, почему Державин не писал больше стихов о Фелице. Он написал их однажды — не за деньги, без лести. Сейчас в поэтическом «анбаре» Державина не было «нарядов» для Екатерины, вера в ее добродетели не была теперь «товаром» его сердца.
Державин не был политическим бойцом. Но вся его деятельность поэта вдохновлялась высоким идеалом гражданского служения родине. Стремясь занять место советодателя при Екатерине, он хотел добиться максимальных результатов. Когда это не вышло, пришлось удовлетвориться малым. В 1787 г. он напечатал расширенный вариант переложения 81-го псалма — «Властителем и судиям». В других одах он излагал некоторые «истины» в качестве осторожного совета или критики действий правительства.
Наиболее резко звучали «истины» о придворной знати, о вельможах, окружавших Екатерину, в оде «Вельможа». В патриотических одах прославлялись истинные герои и «великие мужи», отдававшие все силы служению отечеству. Все эти гражданские стихи сыграли значительную роль в общественной и литературной жизни не только в момент своего появления, но и позднее, в первой четверти XIX столетия. Державин законно гордился ими.
Поэтическим манифестом Державина стала ода «Бог». (Задумана в 1780 г., завершена в феврале — марте 1784 г., тогда же напечатана в журнале «Собеседник любителей российского слова»). Державин был религиозным человеком, и потому в оде нашли свое выражение идеалистические воззрения на устройство мира, вера в бога-творца. Но в этой же оде утверждалась дерзновенная мысль — человек величием своим равен богу.
Мысль эта родилась в эпоху Возрождения, она воодушевляла великих гуманистов. Державин закономерно в исторических условиях, когда русская литература решала коренные возрожденченские проблемы, подхватывает идею Шекспира о человеке — свободном и деятельном — как высшей ценности мира. Шекспир сделал Гамлета выразителем этой истины эпохи Возрождения: «Что за мастерское создание — человек!.. В постижении сходен с божеством! Краса вселенной! Венец всего живущего».
В годы широкого распространения в Европе сентиментализма с его культом частного человека, величие свое осуществляющего в интенсивном чувстве (крылатая фраза Руссо — человек велик своим чувством — стала девизом этого направления), и буржуазного реализма, который сделал своим героем эгоистического человека, утверждавшего свое достоинство в жестокой борьбе за благополучие, — державинская ода носила и программный и полемический характер.
Опираясь на русскую традицию, поэт выдвигает и утверждает в новое время и на иной национальной почве попранный буржуазным веком великий возрожденческий идеал человека. Господствовавшая религиозная мораль строго и жестоко бросала человека под ноги «высшему существу», внушая ему, что он «ничто», «раб божий», заставляла его говорить с богом лишь стоя на коленях. Да и не говорить, а молиться и униженно просить милостей. Державин заговорил с богом, заговорил дерзко: «Ты есть — и я уж не ничто!».
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества.
Эти гордые слова принадлежат смело думающему и рассуждающему человеку, независимой личности, с трепетом осознающей свое величие, могущество человеческого ума.
Гражданская позиция Державина, его философия человека обусловливали место действования в мире изображаемых им героев. Державин отстаивал не свои частные эгоистические интересы, но права человека, не за благополучие своего очага поднял он свой голос, а за достойную человека жизнь на земле. В одах поэт будет описывать и раскрывать огромный мир России или мир нравственной жизни русского деятеля, поэта и гражданина.
Пророческий дух Библии свободно входит в поэтические создания Державина. Слова библейского псалмопевца наполнялись у него новым содержанием, выражая русский взгляд и русские чувства живой личности поэта. Поэт становился пророком и судьей, выходя в большой мир на бой за правду («Властителям и судиям», «Вельможа» и др.).
Большое место в творческом наследии Державина занимают гражданские стихи. Их можно условно разделить на две группы — патриотические и сатирические. Державин был патриотом; по словам Белинского, «патриотизм был его господствующим чувством». Поэт жил в эпоху великих военных побед России.
Когда ему исполнилось 17 лет, русские войска разгромили армии крупнейшего европейского полководца Фридриха II и заняли Берлин. В конце века русские войска, руководимые Суворовым, прославили себя беспримерным походом в Италию, во время которого наполеоновским легионам было нанесено сокрушительное поражение. На закате своей жизни Державин был свидетелем славной победы народа над наполеоновской Францией в годы Отечественной войны.
Победы, укреплявшие европейский авторитет России и ее славу, были завоеваны героическим народом и его талантливыми полководцами. Оттого Державин в своих торжественных, патетических одах рисовал грандиозные образы сражений, прославлял русских солдат («русски храбрые солдаты В свете первые бойцы»), создавал величественные образы полководцев. В этих одах запечатлелся русский XVIII в., героизм народа. Высоко оценивая героическое прошлое родины, он в 1807 г. в стихотворении «Атаману и войску Донскому» предупреждающе писал по адресу Наполеона:
Был враг чипчак, — и где чипчаки?
Был недруг лях, — и где те ляхи?
Был сей, был тот, — их нет; а Русь?..
Всяк знай, мотай себе на ус.
Державин славил человека, когда он того заслуживал. Поэтому героями его стихов были или Суворов («На взятие Измаила», «На победы в Италии», «На переход Альпийских гор», «Снигирь»), или солдат-герой, или Румянцев («Водопад»), или простая крестьянская девушка («Русские девушки»).
Он славил дела человека, а не знатность, не «породу». Державин поэтизировал мораль деятельной жизни, подвига, мужества. В то же время он обличал зло и с особой беспощадностью тех, кто отступал от высоких обязанностей человека и гражданина.
Ода «Вельможа» была написана в 1794 г. За год до этого Державин был отстранен от должности секретаря Екатерины II. Служба эта открыла перед ним произвол вельмож, их преступления и безнаказанность, покровительство императрицы своим фаворитам и любимцам. Попытки Державина добиться от Екатерины справедливых решений по представляемым им делам успеха не имели.
Тогда-то он решил обратиться к поэзии. Зло и преступления должны быть публично заклеймлены, виновные — вельможи должны быть обличены и осуждены. Обобщенный сатирический портрет вельможи строился им на реальном материале: в обличаемых поэтом действиях вельможи узнавали черты всесильных в империи фаворитов и сановников — Потемкина, Зубова, Безбородко. Обличая их, Державин не снимал вины и с императрицы, прощавшей все преступные дела своим любимцам.
Поэзия была той высокой трибуной, с которой Державин-поэт обращался к россиянам с пламенной речью. Он писал о том, что хорошо знал, что видел, что возмущало его, рисовал портреты «с подлинников», — оттого стихотворная речь поэта исполнена энергии, страсти, она выражает глубоко личные, выстраданные убеждения.
Кончалось стихотворение выражением веры в народ («О росский бодрственный народ, Отечески хранящий нравы») и созданием образов истинных вельмож — славных сынов отечества, патриотов, героев мира и войны. Из деятелей эпохи Петра Великого Державин называет Якова Долгорукова, бесстрашно говорившего правду грозному царю, не желавшего «змеей сгибаться перед троном»; из современников — честного мужа и крупнейшего полководца Румянцева. Его-то поэт и противопоставляет Потемкину и Зубову.
Естественно, при жизни Екатерины ода «Вельможа» не могла быть напечатана. Впервые ее опубликовали в 1798 г., уже при новом императоре.
Пушкин в «Послании цензору», горячо и гневно обличая царскую цензуру, с гордостью называл имена писателей, безбоязненно говоривших правду — Радищева («рабства враг»), Фонвизина («сатирик превосходный»), Державина — автора «Вельможи»:
Державин бич вельмож, при звуке грозной лиры
Их горделивые разоблачал кумиры.
Декабрист Рылеев высоко ценил талант Державина-сатирика, называл его поэтические произведения «огненными стихами».
В 1790-е гг. Державин, так смело начавший, так ревниво и упорно шедший по пути самобытности, пережил кризис. Эстетический кодекс классицизма, который он отважно преодолевал, все же оказывал на него влияние. Власть традиций была огромной.
Нередко Державин не мог отказаться от канонов оды, от условных и риторических образов, вырваться из плена устойчивой жанровой и стилистической системы. И тогда новое, оригинальное, его, державинское сочеталось в стихах с традиционным. Отсюда «невыдержанность» Державина, по-разному проявлявшаяся и в начале и в конце творчества.
Но никогда она не была так сильна, как в одах конца 80-х — первой половины 90-х гг. Державин пишет «Изображение Фелицы», «Водопад», «На взятие Измаила», «На кончину великой княгини Ольги Павловны» и подобные стихотворения, и «невыдержанность» становится их главной поэтической особенностью. Имея в виду прежде всего такие произведения, Пушкин констатировал: «Кумир Державина ¼ золотой, ¾ свинцовый...». Белинский именно о «Водопаде» говорил: «Превосходнейшие стихи перемешаны у него с самыми прозаическими, пленительнейшие образы с самыми грубыми и уродливыми».
Кризис, который переживал Державин, усугублялся и общественными обстоятельствами. Главное из них — остро осознаваемая необходимость определения своего места — места поэта в обществе. То новое, что принес Державин в поэзию, шло не только под знаком эстетического новаторства. Выдвинув тему личности, ее свободы, Державин естественно подошел к вопросу о свободе поэта от царской власти. Он помнил, что первый шумный успех ему принесла ода «Фелица», прославлявшая Екатерину.
Так вопрос о месте поэта в обществе оказывался связанным с вопросом о предмете поэзии. Оригинальное, самобытное, гражданское начало в творчестве Державина толкало его в сторону от двора, а обстоятельства жизни Державина-чиновника все крепче связывали его с властью, с Екатериной: с 1791 по 1793 г. он был секретарем императрицы. В ряде стихотворений запечатлелось его стремление к независимости.
Замечательным памятником борьбы поэта за свою свободу является послание 1793 г. «Храповицкому» — приятелю Державина (он был тоже секретарем Екатерины). Отказываясь писать по заказу и отвечая, в частности, на предложения (почти официальные) Храповицкого написать оду в честь императрицы, Державин высказывает важную мысль: поэт, зависимый от власти, ласкаемый двором, получающий «монисты, гривны, ожерелья, бесценны перстни, камешки», напишет обязательно «средственны стишки». На истинного же поэта, говорит Державин, «наложен долг» «от судеб и вышня трона». И потому его обязанность не царей воспевать, а говорить правду:
Ты сам со временем осудишь
Меня за мглистый фимиам;
За правду ж чтить меня ты будешь,
Она любезна всем векам.
Последним звеном этой закрепленной в стихах борьбы за независимость поэта является «Памятник» (1795) — переработка известного стихотворения Горация. В нем развернуто глубокое понимание общественной роли поэта, его долга перед отечеством, который он может выполнить, только будучи свободным. Державин верил, что его мужественные обличения вельмож и царских фаворитов, провозглашение им истины царям будут оценены потомством. Оттого он ставил себе в заслугу, что «истину царям с улыбкой говорил».
Эта формула — «с улыбкой» — объясняется и мировоззрением Державина (он не был радикальным мыслителем и верил в возможность прихода «просвещенного монарха»), и обстоятельствами его жизни. Он сам так объяснял свое положение: «Будучи поэт по вдохновению, я должен был говорить правду; политик или царедворец по служению моему при дворе, я принужден был закрывать истину иносказанием и намеками».
Поэт победил царедворца — Державин говорил правду и истину царям, в том числе Екатерине II. И эта позиция была оценена последующими поколениями, и в частности Пушкиным и Чернышевским. Последний писал о поэзии Державина и его «Памятнике»: «В своей поэзии что ценил он? Служение на пользу общую.
То же думал и Пушкин. Любопытно в этом отношении сравнить, как они видоизменяют существенную мысль Горациевой оды „Памятник“, выставляя свои права на бессмертие. Гораций говорит: „я считаю себя достойным славы за то, что хорошо писал стихи“; Державин заменяет это другим: „я считаю себя достойным славы за то, что говорил правду и народу и царям“; Пушкин — „за то, что я благодетельно действовал на общество и защищал страдальцев“». Белинский писал о «Памятнике» Державина, что «это одно из самых могучих проявлений его богатырской силы».
После ухода с поста секретаря Екатерины II Державин обращается к Анакреону. Этот интерес к Анакреону совпал с началом широкого пересмотра в Европе поэзии древнегреческого лирика. Наибольшим успехом пользовалась обновленная с позиций просветительской философии анакреонтика Эвариста Парни, ученика Вольтера.
В этих обстоятельствах друг Державина Николай Львов издает в 1794 г. свой перевод сборника од Анакреона. К книге он приложил статью, в которой освобождал образ прославленного поэта от того искажения, которому он подвергался и на Западе и в России. Его слава, утверждал Львов, не в том, что он писал только «любовные и пьянственные песни», как думал, например, Сумароков. Анакреон — философ, учитель жизни, в его стихах рассеяна «приятная философия, каждого человека состояние услаждающая».
Он не только участвовал в забавах двора тирана Поликрата, но и «смел советовать ему в делах государственных». Так Львов поднимал образ Анакреона до уровня просветительского идеала писателя — советодателя монарха.
Выход сборника Львова «Стихотворения Анакреона Тийского» с предисловием и обстоятельными примечаниями — важнейшая веха в развитии русской поэзии, в становлении русской анакреонтики. Он способствовал расцвету могучего таланта Державина, ставшего с 1795 г. писать анакреонтические стихотворения, названные им «песнями». Долгое время он не печатал своих «песен», а в 1804 г. издал их отдельной книгой, назвав ее «Анакреонтические песни».
История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.
"Фелица" представляет оду нового типа - в ней Державину удалось соединить "высокие" (одические) и - низкие" (сатирические) начала. В образе "премудрой", "богоподобной царевны" Фелицы поэт восхваляет Екатерину II, создавая ее портрет в новой манере, принципиально отличающейся от традиционной одописи. Это не земное божество, а деятельная и умная "Киргиз-Кайсацкая царевна", которая изображается и как частное лицо в повседневной жизни, и как правительница, что обуславливает деление оды на две части, Фелице противопоставлен образ порочного "мурзы"; что определяет жанровое своеобразие оды: она сливается с сатирой. Мурза в изображении Державина - это и собирательный образ, включающий в себя порочные черты екатерининских вельмож, но это и сам Державин. В этом заключена новизна пути, избранного поэтом. Лирическое "я" в русской оде 1740 - 770-х голов сливалось с "мы", поэт считал себя выразителем мнений народа. В "Фелице" лирическое "V приобретает конкретность - среди персонажей оды появляется сам одический поэт. Он и "мурза" - носитель всех пороков, и поэт, достойный воспевать идеальную государыню. Речь поэта в "Фелице" свободная, непринужденная, пронизанная подлинным лиризмом. Державин развивает в оде образы, созданные Екатериной в ее "Сказке о царевиче Хлоре", что дает автору возможность пользоваться шуткой, остроумными намеками. "Фелица" была самым смелым и решительным отступлением Державина от традиций классической оды. ""Екатерининская" тема в творчестве Державина продолжается стихотворением "Благодарность Фелице", "Изображение Фелицы"" и в знаменитом "Видении мурзы".
Основные темы и идеи. Стихотворение «Фелица», написанное как шутливая зарисовка из жизни императрицы и ее окружения, вместе с тем поднимает очень важные проблемы. С одной стороны, в оде «Фелица» создается вполне традиционный образ «богоподобной царевны», в котором воплощено представление поэта об идеале просвещенного монарха. Явно идеализируя реальную Екатерину II, Державин в то же время верит в нарисованный им образ:
Подай, Фелица, наставленье:
Как пышно и правдиво жить,
Как укрощать страстей волненье
И счастливым на свете быть?
С другой стороны, в стихах поэта звучит мысль не только о мудрости власти, но и о нерадивости исполнителей, озабоченных своей выгодой:
Везде соблазн и лесть живет,
Пашей всех роскошь угнетает.
Где ж добродетель обитает?
Где роза без шипов растет?
Сама по себе эта мысль не была новой, но за образами вельмож, нарисованных в оде, явно проступали черты реальных людей:
Кружу в химерах мысль мою:
То плен от персов похищаю,
То стрелы к туркам обращаю;
То, возмечтав, что я султан,
Вселенну устрашаю взглядом;
То вдруг, прельщался нарядом.
Скачу к портному по кафтан.
В этих образах современники поэта без труда узнавали фаворита императрицы Потемкина, ее приближенных Алексея Орлова, Панина, Нарышкина. Рисуя их ярко сатирические портреты, Державин проявил большую смелость - ведь любой из задетых им вельмож мог разделаться за это с автором. Только благосклонное отношение Екатерины спасло Державина.
Но даже императрице он осмеливается дать совет: следовать закону, которому подвластны как цари, так и их подданные:
Тебе единой лишь пристойно,
Царевна, свет из тьмы творить;
Деля Хаос на сферы стройно,
Союзом целость их крепить;
Из разногласия - согласье
И из страстей свирепых счастье
Ты можешь только созидать.
Эта любимая мысль Державина звучала смело, и высказана она была простым и понятным языком.
Заканчивается стихотворение традиционной хвалой императрице и пожеланием ей всех благ:
Небесные прошу я силы,
Да, их простря сапфирны крылы,
Невидимо тебя хранят
От всех болезней, зол и скуки;
Да дел твоих в потомстве звуки,
Как в небе звезды, возблестят.
Таким образом, в «Фелице» Державин выступил как смелый новатор, сочетающий стиль хвалебной оды с индивидуализацией персонажей и сатирой, внося в высокий жанр оды элементы низких стилей. Впоследствии сам поэт определил жанр «Фелицы» как смешанную оду. Державин утверждал, что, в отличие от традиционной для классицизма оды, где восхвалялись государственные лица, военачальники, воспевались торжественные србытия, в «смешанной оде» «стихотворец может говорить обо всем». Разрушая жанровые каноны классицизма, он открывает этим стихотворением путь для новой поэзии - «поэзии действительное™», которая получила блестящее развитие в творчестве Пушкина.
17. «Суворовскиий» цикл од и стихотворений Державина.
«Суворовские» оды Державина. Ода «На взятие Измаила» (1790) и характер ее связи с «суворовским циклом». Державин написал ещё две оды: «На шведский мир» и«На взятие Измаила» ; последняя особенно имела успех. К поэту стали «ласкаться». Потёмкин (читаем в «Записках»), «так сказать, волочился за Державиным, желая от него похвальных себе стихов»; за поэтом ухаживал и Зубов, от имени императрицы передавая поэту, что если хочет, он может писать «для князя», но «отнюдь бы от него ничего не принимал и не просил», что «он и без него всё иметь будет». «В таковых мудрёных обстоятельствах» Державин «не знал, что делать и на которую сторону искренно предаться, ибо от обоих был ласкаем».
В декабре 1791 Державин был назначен статс-секретарём императрицы. Это было знаком необычайной милости; но служба и здесь для Державина была неудачной. Он не сумел угодить императрице и очень скоро «остудился» в её мыслях. Причина «остуды» лежала во взаимных недоразумениях. Державин, получив близость к императрице, больше всего хотел бороться с столь возмущавшей его «канцелярской крючкотворной дружиной», носил императрице целые кипы бумаг, требовал её внимания к таким запутанным делам, как дело Якобия (привезённое из Сибири «в трёх кибитках, нагруженных сверху до низу»), или ещё более щекотливое дело банкира Сутерланда, где замешано было много придворных, и от которого все уклонялись, зная, что и сама Екатерина не желала его строгого расследования. Между тем от поэта вовсе не того ждали. В «Записках» Державин замечает, что императрица не раз заводила с докладчиком речь о стихах «и неоднократно, так сказать, прашивала его, чтоб он писал в роде оды Фелице». Поэт откровенно сознаётся, что он не раз принимался за это, «запираясь по неделе дома», но «ничего написать не мог»; «видя дворские хитрости и беспрестанные себе толчки», поэт «не собрался с духом и не мог таких императрице тонких писать похвал, каковы в оде Фелице и тому подобных сочинениях, которые им писаны не в бытность ещё при дворе: ибо издалека те предметы, которые ему казались божественными и приводили дух его в воспламенение, явились ему, при приближении ко двору, весьма человеческими». Поэт так «охладел духом», что «почти ничего не мог написать горячим чистым сердцем в похвалу императрице», которая «управляла государством и самым правосудием более по политике, чем по святой правде». Много вредили ему также его излишняя горячность и отсутствие придворного такта.
Менее чем через три месяца по назначении Державина, императрица жаловалась Храповицкому, что её новый статс-секретарь «лезет к ней со всяким вздором». К этому могли присоединяться и козни врагов, которых у Державина было много; он, вероятно, не без основания высказывает в «Записках» предположение, что «неприятные дела» ему поручались и «с умыслу», «чтобы наскучил императрице и остудился в её мыслях».
Статс-секретарём Державин пробыл менее 2 лет: в сентябре 1793 он был назначен сенатором. Назначение это было почётным удалением от службы при императрице. Державин скоро рассорился со всеми сенаторами. Он отличался усердием и ревностью к службе, ездил в сенат иногда даже по воскресеньям и праздникам, чтобы просмотреть целые кипы бумаг и написать по ним заключения. Правдолюбие Державина и теперь, по обыкновению, выражалось «в слишком резких, а иногда и грубых формах».
В начале 1794 Державин, сохраняя звание сенатора, был назначен президентом коммерц-коллегии; должность эта, некогда очень важная, теперь была значительно урезана и предназначалась к уничтожению, но Державин знать не хотел новых порядков и потому на первых же порах и здесь нажил себе много врагов и неприятностей.
Незадолго до своей смерти императрица назначила Державина в комиссию по расследованию обнаруженных в заёмном банке хищений; назначение это было новым доказательством доверия императрицы к правдивости и бескорыстию Державина.
Героические оды Державина являются отражением его победоносной эпохи. Предшественником Державина в этом виде оды был Ломоносов, и в своих победных одах Державин в значительной степени возвращается к его поэтике, героико-патриотические произведения отличаются торжественной приподнятостью, грандиозностью образов и метафор. Ода "На взятие Измаила"" начинается с величественной картины извержения Везувия, с которой сопоставляется величие русской победы под Измаилом. Взятие считавшейся неприступной крепости поставлено в связь не только с героическим прошлым русского народа, но и является залогом его великого будущего. Только величием и славой народа создается величие и слава царей. Во многих подобных одах Державина героем является Суворов. Для поэта он "князь славы"", величайший из полководцев. С ним связано и стихотворение с интимно-лирической интонацией, написанное очень простым языком - "Снигирь". В этом стихотворении Суворов изображается совершенно по-новому, приемами реалистического портрета. Военные доблести Суворова неотрывны от величия его нравственного облика, а образ героя окутан чувством искренней и глубокой скорби, вызванной его смертью.
О ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: бог.
Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий,-
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвщенны,
От света твоего рожденны,
Исследовать судеб твоих:
Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,
В твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.
Хаоса бытность довременну
Из бездн ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В себе самом ты основал:
Себя собою составляя,
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Создавый всe единым словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, ты есть, ты будешь ввек!
Ты цепь существ в себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от тебя родятся;
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,
Так звезды в безднах под тобой.
Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры —
Перед тобой — как нощь пред днем.
Как капля, в море опущенна,
Вся твердь перед тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров,- и то,
Когда дерзну сравнить с тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед тобой — ничто.
Ничто!- Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто!- Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь — конечно, есть и ты!
Ты есть!- природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть — и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей ты телесных,
Где начал ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — я червь — я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? — безвестен;
А сам собой я быть не мог.
Твое созданье я, создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! — в бессмертие твое.
Неизъяснимый, непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.
